проговорил: «Ребенок». Я нахмурилась и тут мое внимание привлек немец, который совершенно пьяный выходил из здания, кое-как на ходу застегивая ширинку на своих штанах и меня осенило: «Бордель! Он привез меня в бордель!». Я с ужасом посмотрела на Габриеля и промолвила:

— Да ладно! Ты не можешь этого сделать!

— Почему? — немец подошел ко мне и схватил за подбородок. — Почему не могу? Еще как могу!

Затем он сдавил мне руку и потащил внутрь. Я не сопротивлялась, судорожно ища в своей голове способ выхода из данной ситуации. Зайдя внутрь прокуренного здания, мы поднялись на второй этаж и оказались в длинном коридоре, по обе стороны которого были двери в комнаты. Это здание раньше, скорее всего, было общежитием. В конце коридора стояли и курили две девицы, с грустью взирающие на меня. Габриель потащил меня вдоль коридора то и дело открывая запертые двери, за которыми перед моими глазами возникали практически одинаковые картины соития немцев и наших несчастных женщин. Некоторые из них плакали, некоторые просто лежали, не проявляя никакого интереса к происходящему, некоторые же пытались еще отбиваться, не понимая, что им все равно не победить суровую действительность этого злачного места. Затем он грубо подтолкнул меня к курящим девушкам и сказал:

— Переводи.

И начал задавать им вопросы.

— Сколько мужчин обслуживает каждая из вас в сутки? — испуганно переводила я.

— Если повезет, то не более двадцати, — безразлично ответила девушка с длинными белыми волосами.

Мои глаза с ужасом расширились, услышав эту цифру.

— Что бывает, если не хочешь подчиняться? — перевела я следующий вопрос Габриеля.

— Да по-разному, — ответила собеседница. — Пока не сломают, просто бьют и насилуют, слишком строптивых могут вывести и расстрелять. Но, — сделав паузу, она посмотрела мне в глаза и печально ответила, — ломаются практически все.

Одним движением руки Габриель велел им оставить нас и проговорил:

— Ты этого хочешь? Мне оставить тебя здесь?

Я смотрела на этого человека и пыталась понять, чего он от меня хочет. Повернувшись к окну, я прислонила пальцы к морозным узорам и под действием моего тепла по окну потекли капли. «Странно, похожи на слезы», — подумала я совершенно не о том, о чем нужно было думать в тот момент. Затем, нахмурившись и собрав все свое самообладание в кулак, я повернулась к немцу и проговорила:

— Если ты привез меня сюда, чтоб оставить — оставляй, значит такова моя судьба. Если для того, чтобы сломать или унизить — мы об этом уже говорили. Если ты думаешь, что я сейчас упаду к твоим ногам и буду лизать сапоги, в надежде на то, что ты сжалишься, то ты ох как ошибаешься, Габриель.

Фон Вольф стоял, возвышаясь надо мной, как ангел смерти. Я испытывала дикий ужас, просто панический. Но стояла перед ним, маленькая, худенькая, закутавшись в свою коротенькую шубку и только дрожание моих стиснутых до боли в кулак пальцев выдавало мое истинное состояние.

Габриель же в тот момент, скорее всего, понял, что я была как эта страна, в которую вторгся его народ с войной. Напуганная, истерзанная, но такая неукротимая в своем непоколебимом желании быть свободной. Он опустил голову и стоял так молча минуты две, будто соображая, что же делать дальше со мной. У меня же за эти две минуты перед глазами пролетела вся моя столь недолгая жизнь. Затем он притянул меня к себе, положив свой подбородок мне на голову. А через пару минут мы уже ехали в машине к нему домой. Молоденький шофер, явно довольный тем, что меня не упекли в бордель, всю дрогу улыбался счастливой улыбкой. Габриель молчал. Я же думала только о том, что возможно, я еще нужна Родине, раз мне удалось выйти сухой из воды в такую минуту.

Зайдя в дом, мы все так же молчали. Затем он отвел меня в спальню, а сам ушел в кабинет. Этой ночью он меня не трогал, чему я была несказанно рада и уснула крепким сном выбившегося из сил человека.

Утром я первым делом приняла ванную, чтоб смыть весь кошмар вчерашнего дня, и, быстро одевшись, села возле зеркала в спальне, задумчиво заплетая косу. В дверь постучала Марта:

— Мадмуазель Катерина, господин офицер просит вас зайти к нему в кабинет, — женщина с испугом смотрела на меня.

Я же, выдавив из себя наигранно спокойную улыбку, чтоб хоть как-то ее отвлечь, пошла к кабинету немца. Тихо постучавшись, с дрожью в коленках, как нашкодившая школьница, я прошла в комнату. Габриель сидел за столом, откинувшись в кресле, и курил сигарету. На вид он был вполне спокоен, только лишь напряженно пульсирующая вена на его лбу выдавала его состояние. В кабинете было накурено и по количеству окурков в большой пепельнице я поняла, что спать он, скорее всего, не ложился сегодня вообще.

— Присаживайся, — он сухо кивнул на стул, стоящий напротив.

Я села.

— Ты больше не работаешь в театре, — проговорил он, наблюдая за мной.

Мои глаза только расширились, но я ничего решила пока не отвечать. После вчерашнего я осознала, что мне нужно быть с ним осторожнее.

— Я забираю тебя к себе в штаб, — продолжил он, впиваясь своими серыми глазами в мое лицо. — Мы потеряли одного переводчика, а поскольку людей, отменно знающих язык в этом забытом богом городе практически не найти, я хочу, чтоб его место заняла ты. Твоя кандидатура уже утверждена, завтра ты приступаешь к работе. Подотчетна только мне и Алексу. Тебе дадут машину и водителя. Все это не обсуждается, — он сделал раздражительный жест рукой при первых признаках моего возмущения и я побоялась что-либо возразить. — Вопросы?

— Область моей работы на что распространяется?

— На все, что будет необходимо.

— И гестапо? Допросы? — с дрожью в голосе спросила я.

Он немного помолчал и добавил, решив, наверное, смягчить возлагаемую на меня работу:

— Допросы исключительно те, которые я буду проводить лично. Не более….. Их не много, — добавил он и я облегченно вздохнула. — Сегодня отдохни. Вечером пойдем на ужин, будешь сопровождать меня как спутница. У Марты возьмешь деньги. Возле дома будет ждать твоя машина, водителя зовут Ганс. Поедешь и купишь себе что-либо из одежды. Я хочу, чтоб ты выглядела безупречно! Приедет рейхскомисар, я хочу, чтоб ты на него произвела хорошее впечатление, — он сделал многозначительное ударение