Елизавета, увы, также успела забыть, как умеет насмехатьсянад людьми судьба. Конца сему делу не предвиделось, но об том пока никто незнал.

Даже со своим целительным умением отмахиваться от любыхнеприятностей, упрятывать их на дно памяти, чтобы не мешали жить, Елизаветатеперь никак не могла сказать дочери свое любимое: «Все, что ни делается, –делается к лучшему!»

Без памяти любившая всю жизнь только одного человека – князяАлексея Измайлова, Елизавета тем не менее по прихоти судьбы или по своей волене раз сворачивала с торного пути, поэтому, слюбись ее дочь с Григорием посердечной склонности, княгиня Измайлова, обнимавшая в своей жизни и графов, иханов, и табунщиков, не выказала бы ни малейшего кастового негодования. Но этаподлая, расчетливая ловушка, в которую попалась Машенька!.. Вот что возмущало,вот что доводило до исступления! Князь же Алексей выходил из себя до такойстепени, что сердечный припадок едва не уложил его в постель; бесился отнеизжитой, хотя и тайной, невысказанной ревности к отголоскам бурного прошлогожены, а еще пуще оттого, что теперь никак, ну никак, хоть душу дьяволу заложи,не отомстить этому вражьему отродью! Хотя, впрочем, смерть Григория была такстрашна, что сама по себе указывала на высшую справедливость.

Теперь главным было помочь Маше забыть о надругательстве какможно скорее. Князь Алексей желал бы примерно наказать хотя бы семьи егерей,принимавших участие в издевательствах над дочерью: самих-то их было уже недостать – всех положил неистовый Алешка! Однако Елизавета сему замыслурешительно воспротивилась. Ее быстрый, по-женски практический ум и любящеесердце подсказали: тайна – вот лучшее лекарство для Машеньки, вот лучшеесредство поскорее позабыть случившееся! По счастью, в усадьбе и в деревне никтоне видел, как Алешка в сумерках привез домой беспамятную сестру. У него хватилосообразительности не тащить ее сразу в дом, на обзор и оханье вездесущих девок,а спрятать в саду, в шалаше, где держал свой мастеровой припас садовник, ивызвать к ней отца с матерью. Машу привели в чувство, переодели, она под руку сбратом неторопливо вошла в дом – и благодаря наследственной гордости и силедуха колени у нее даже не подгибались.

Дворне было сказано, что молодая графиня упала с лошади ирасшиблась. Ни слова не произнесли о кровавой расправе возле охотничьейизбушки; а гибель Григория – он просто сгинул бесследно. Однако князь Алексейраспустил слух, что его приемыш уехал в подмосковное Измайлово с важным исрочным поручением – настолько срочным, что даже не простился ни с кем. Возмездиеватажникам Честного Леса тоже надлежало сохранить в тайне: ведь ими оказалисьпять любавинских егерей, это бросило бы страшную, позорную тень на семью князяИзмайлова, да и истинная роль Григория могла сделаться ясной какому-нибудьушлому здравомыслу. Под покровом ночи, содрогаясь от омерзения и ненависти,отец и сын сунули пять мертвых тел в болото, которое уже поглотило их атамана;перекрестились, постояли несколько мгновений, глядя в черную, чавкающую мглу, икрепко обнялись.

Елизавета, немало перенявшая у старой цыганки в искусствеврачевания, осмотрела дочь и с облегчением вздохнула: телесному здоровью ееизлишнего ущерба нанесено не было. Речь могла идти лишь о здоровье духовном, нои тут судьба помилосердовала к Маше: созерцание повитой змеями головы Григорияоказалось столь потрясающим, что даже затмило воспоминания о насилии. Теперь,думала Елизавета, надо так повернуть дочкину жизнь, чтобы новые, радостныевпечатления как можно скорее прогнали страшных призраков.

Наскоро посовещавшись с мужем, Елизавета порешила:непременно свезти Машеньку в северную столицу. Ехать хотели все вместе, однакосудьба велела иначе: из Петербурга прибыл курьер, доставивший князю секретноепредписание императрицы выполнить их уговор и немедленно выехать в Киев, аоттуда, через Вену, – в Сербию и Черногорию с ответственной дипломатическоймиссией.

Алексей Михайлович решил отправиться с сыном, полагая, что иего уже пора приобщать к делам государственным.

Вот так и вышло, что через десять дней после роковогоприключения возле охотничьей избушки от Любавина в разных направленияхотъехали: на юг, по Арзамасской дороге, в легкой, спорой карете, – два князяАлексея, а в северо-западном направлении – княгиня Елизавета с дочерью.

* * *

Ехали быстро, потому что почти на всех почтовых станциях уИзмайловых были свои подставы. Отдыхали только по ночам и уже через неделюприблизились к Санкт-Петербургу.

Увлекшись, Елизавета уже видела в мечтах роскошнуюпетербургскую гостиную: бойкий говор, французская речь, гармонические звукигобоев и клавесинов, скользящие по паркету легкие, грациозные пары, танцующиеменуэт. Но царица общества, притягивающая к себе взоры, – она, юная графиняСтроилова, кареглазая, русоволосая, высокая и тонкая, с белыми плечами и сверкающимвзором, – она на первом месте, окруженная благоговением и поклонением,утонченной лестью и тайными признаниями. Елизавета мысленно перебрала всехвоображаемых поклонников и выбрала для Маши самого богатого, самого красивого,самого доброго – они полюбят друг друга, конечно же, с первого взгляда и на всюжизнь! Она мысленно пролила слезу на их венчании, мысленно перекрестилазакрывшуюся за ними дверь почивальни…

Но тут грубое прикосновение реальности развеяло блаженныемечты. Легкий стон донесся с сиденья напротив, и Елизавета, встрепенувшись,увидела, что ее дочь, бледная в прозелень, словно бы на нее бросали отсветытяжелые складки того самого богатого платья, в коем ей предстояло покоритьСанкт-Петербург, полулежит на подушках, дрожащей рукой пытаясь пошире открытьокошко.

– Что случилось? – воскликнула Елизавета, а Маша едва успелавыговорить: «Меня укачало» – и ее вырвало, к счастью, на пол.

Пришлось остановиться у придорожного ручья, мыть, чистить,проветривать карету. Пока слуги трудились, мать с дочерью вышли, раскинули насолнечном припеке теплые пледы, прилегли. Постепенно Машино лицо вновь обрелокраски, она даже решилась съесть яблоко.

Елизавета ругательски ругала себя за то, что, стремясь какможно скорее увезти дочь от прошлого, забыла про ее слабость: Маша всегда плохопереносила дорожную тряску. И то диво, что за неделю пути ее лишь первый разукачало.

Нет, надобно немедленно устроить для нее передышку.Решительная княгиня готова была расположиться на ночлег прямо здесь, да вотбеда: поднимался ветер, собирались тучи к дождю, и предстоящий ночлег в чистомполе сулил больше хлопот и неудобств, чем радости. Надо было все-таки добиратьсядо постоялого двора.