Она попыталась представить, как бы себя чувствовала, услышав извинения от родителей, и поняла, что никогда их не услышит. Все, что они делали, они делали ради Свардии. Если Марит рассказала бы им о своих детских обидах, они бы ее просто не поняли.

— Возможно, — предположила Марит, думая о том, сколько времени ей понадобится, чтобы хотя бы начать чувствовать хоть какое-то примирение со своими обидами, — тебе пока не нужно ничего с этим делать. Может, тебе нужно время и ответ придет сам?

Он остановился и поставил ее перед собой.

— Можно я тебя поцелую?

В ее сердце вспыхнула любовь к этому человеку, и она пообещала себе, что, хотя они никогда не будут вместе, будет хранить эту любовь в своем сердце.

— В течение следующих двух дней тебе не нужно спрашивать.

Она притянула его к себе, и поцелуй за одно мгновение превратился из сладкого в почти неприличный.

— Возможно, нам следует поскорее пойти в твою квартиру, — поддразнила Марит.

— Скоро пойдем. Я хочу кое-что показать тебе перед тем, как мы это сделаем.

Заинтригованная и слегка взволнованная, она оглядела всю мощеную улицу, на которую он ее привел. По обеим сторонам улицы были магазинчики и кофейни, но ничего особенного она не заметила. Губы Ликоса изогнулись в понимающей улыбке, когда он потянул ее к маленькой деревянной двери, на которую Марит вначале не обратила внимания.

Он повел ее вниз по лестнице. Когда они спустились, он открыл эту дверь, и она увидела бар с одной стороны и маленькие столики напротив. Заведение было шумным и переполненным посетителями, тут пахло вином и чем-то сладким. Это было самое подходящее место, чтобы провести время в компании и остаться неузнанной. Но за всем этим шумом она услышала что-то такое, что заставило ее взглянуть в угол таверны, где на помосте сидел мужчина. Быстрый перебор струн заглушил болтовню, и вскоре аудитория успокоилась. Ликос смотрел на Марит с улыбкой, и она поняла, что он хотел, чтобы именно это она и увидела.

— Что это за инструмент? — спросила она. Звучит как мандолина, но ниже по тону.

— Это бузуки.

Она подошла ближе к музыканту, ведя Ликоса за руку. Он прижал ее к своей груди и обнял. Он склонил голову к ее уху и, понизив голос, рассказал ей, как он и Терон пробирались сюда, когда были подростками. Он объяснил, что музыка называется ребетика, что это музыка андеграунда, любимая неугодными стране. Многие песни какое-то время подвергались цензуре, потому что в текстах говорилось об алкоголе, наркотиках и политике.

— У тебя еще не болят ноги? — прошептал Ликос ей на ухо под звуки музыки, под которую она начала пританцовывать.

— Что? — спросила Марит, на мгновение сбитая с толку.

— Твой список, — напомнил ей Ликос. — Ты хотела пойти на концерт.

— И это лучший концерт из тех, на которых я когда-либо была.

— И ты хотела танцевать, пока не заболят ноги, — подсказал он.

Ликос посмотрел на Марит сверху вниз, и слова застряли у нее на языке, ожидая, когда она их произнесет. Слова ожидали, когда она скажет ему, что любит его. Но она не могла. Просто не могла быть такой женщиной, которая призналась бы в любви и пропала бы из жизни мужчины. Поэтому вместо признания поцеловала его с такой страстью, что толпа вокруг них начала смеяться и свистеть. Улыбнувшись, Ликос повел ее к выходу.

Глава 10

Ликос проснулся. Он странно себя чувствовал. Его пульс участился, сердце билось в груди, как будто кто-то выстрелил из стартового пистолета и не сказал ему, что он участвует в гонке. Он посмотрел туда, где на кровати рядом с ним должна была быть Марит, и увидел, что она пуста. Его охватила паника, потому что в одно мгновение он понял, что именно так будет просыпаться каждое утро до конца своей жизни. Зная, что это неправильно, что она никогда не будет рядом с ним.

Только когда он увидел ее на балконе, выходящем на лазурную синеву Эгейского моря, его дыхание замедлилось. На ней была одна из его рубашек — голубой хлопок колыхался вокруг бедер на утреннем ветру. Светлые локоны волос упали ей на плечи, вызывая у него желание откинуть их в сторону и поцеловать ее лопатки. И тут он понял, почему так расстроился.

Он проспал не только время пробуждения Марит, но и ничего не помнил после того, как прошлой ночью привел ее в спальню. Раньше с ним никогда такого не бывало.

За все те годы, что провел на улицах, он привык бодрствовать в ночные часы. Он никогда не чувствовал себя комфортно в постели. Как будто он не доверял ее мягкости. Никогда не переставал ожидать подвоха. Он напряг память — он не пил вчера на вечеринке Терона.

Кирос извинился перед ним. Ликос все еще не знал, что с этим делать. Слова Кироса напомнили ему о тех годах его жизни, которые, как он думал, он похоронил глубоко и надежно.

И он начал понимать, что пыталась сделать Марит, устроив свадьбу с французом. Выполняя свой долг и возвращаясь в Свардию, Марит сознательно жертвовала потребностями своей души ради своей страны и своей семьи. Семьи, которая, возможно, никогда не увидит ее такой, какой она хотела бы быть на самом деле. Он хотел возмутиться несправедливостью происходящего. Ему хотелось выть оттого, что впервые в жизни он ничего не мог с этим поделать.

Ты не прав. Это не первый раз.

Воспоминания ударили его под дых. Его мать уходит, даже не оглянувшись, и ее последние слова, обращенные к нему, остались выжженными в его сердце.

Нет! Он не допустит этого снова. Он покажет Марит, что у нее есть выбор. Что у нее может быть будущее, которое она хочет, вдали от Свардии, от долга и людей, которые были слепы, чтобы увидеть, насколько она невероятна. У нее могло бы быть будущее с ним, если бы она просто согласилась быть с ним. И гори все остальное огнем — Козлов, акции, все остальное.

Он решительно вскочил с постели, заставив свой быстрый ум работать над планом, который не только выполнил бы последний пункт в ее списке, но и показал бы ей, что у нее есть выбор.

Марит посмотрела на повязку с большим подозрением. Не потому, что не доверяла Ликосу, а потому, что знала, что ее скептицизм делает происходящее забавным. И она хотела, чтобы оставшееся время их совместной жизни