Я сказал «спасибо» и принял следующий звонок. Как я и думал, это была Марлен Делатур, журналистка из «Сюд-Уэст», которая писала о деле Клэр Карлайл. Этой ночью я прочитал ее статью, а потом нашел ее в Интернете. Она поменяла место работы и писала теперь для газеты «Уэст Франс». Я отправил ей письмо по электронной почте, объяснив, что составляю своего рода антологию преступлений XXI века и хотел бы узнать ее мнение и впечатления от этого дела.

– Спасибо, что позвонили.

– Мы с вами встречались несколько лет назад. Я брала у вас интервью в две тысячи одиннадцатом во время фестиваля «Необыкновенные пассажиры» в Сен-Мало.

– Как же, как же, прекрасно помню, – соврал я.

– Так что же? Вы больше не пишете романов, а занялись документалистикой?

– Можно сказать и так. А я скажу, что реальные ужасы превосходят любые выдумки.

– Совершенно с вами согласна.

Я зажал телефон плечом и освободил руки, чтобы схватить и держать сына. Тео встал на сиденье и в восторге приплясывал, увидев поезд, ехавший по метромосту.

– Вы помните дело Карлайл? – спросил я Марлен.

– Да, конечно, помню. По правде говоря, я в то время во многом ассоциировала себя с Клэр. У нас с ней много общего: неизвестно, кто отец, обеих растили матери-одиночки из простых, школа была средством подняться по социальной лестнице. Она была для меня младшей сестренкой из Америки.

– Вы уверены, что Клэр не знала своего отца?

– Мне кажется, даже мать Клэр не знала, от кого забеременела.

– Вы уверены?

И услышал тяжелый вздох собеседницы.

– Почти. Во всяком случае, что-то в этом роде дала мне понять Джойс, когда я ее об этом спросила. Я говорила с ней во время ее приезда во Францию, спустя две недели после похищения Клэр, когда следствие буксовало на месте. Я не стала писать об этом в статье, но Джойс дала мне понять, что до рождения дочери у нее были тяжелые годы. Кокаин, героин, синтетика – она все перепробовала. В конце восьмидесятых ходила на свидания за десять долларов, чтобы заработать на наркотики.

Меня чуть не затошнило. Я хотел было сказать, что еду сейчас в Нью-Йорк, но удержался. Марлен Делатур была хорошей журналисткой, и если бы поняла, что я всерьез занят Клэр Карлайл, сообразила бы, что дело пахнет сенсацией. Если уж я сделал все возможное, чтобы не связываться с полицией, то неужели брошусь в волчью пасть, доверившись журналистке?

Поэтому я самым небрежным тоном спросил:

– Скажите, а с тех пор вы имели контакты с Джойс?

Воцарилось молчание, потом Марлен объяснила:

– Я никак не могла этого сделать, Рафаэль. Джойс Карлайл умерла две недели спустя после своего возвращения в Америку.

Я обомлел.

– Мне не попадалось сообщения о ее смерти.

– Я сама узнала об этом не так давно, летом две тысячи десятого, когда проводила отпуск в Нью-Йорке. Я тогда поехала в Гарлем – мне хотелось взглянуть на дом, где провела свое детство Клэр. У меня же был записан ее адрес: Билберри-стрит, дом шесть. Билберри-стрит – Черничная улица. И вот там-то из разговора с продавщицей в местной лавочке я узнала, что Джойс умерла в конце июня две тысяча пятого. Примерно через месяц после похищения дочери.

Если информация была правдива, она многое что меняла.

– Отчего она умерла?

– А вы как думаете? Передоз. Героин. У себя дома. Она держалась пятнадцать лет, но случившееся с дочерью ее подкосило. А после такого долгого воздержания даже малая доза может быть смертельной.

Такси миновало мост Берси, и мы ехали по набережной. На другой стороне промелькнул бассейн Джозефины Бейкер, потом угловатые башни библиотеки Франсуа Миттерана; медлительные баржи, плывущие по Сене, – и вот уже мост Тольбиак с низкими арками…

– Что вы еще мне можете сказать об этом деле?

– Так с ходу я мало уже что помню, но могу попробовать найти свои записи…

– Это было бы так…

Она прервала меня.

– Погодите, вот что я сейчас вспомнила! В то время, когда полиция искала Клэр, держался упорный слух, что Джойс наняла частного детектива, чтобы самой вести розыск.

– А вы откуда об этом узнали?

– От одного своего приятеля, Ришара Анжели, он работал в уголовной полиции в Бордо. Между нами, тот еще тип, амбиции непомерные, но время от времени сообщал мне что-нибудь интересненькое.

Я изогнулся, чтобы вытащить из кармана ручку, и нацарапал фамилию полицейского на обожаемой Тео книжке «Чупи шалит», которую взял в дорогу, чтобы развлекать сына. Никакой другой бумаги у меня под рукой не оказалось.

– А в чем состояла работа самого Анжели?

– Он вел протоколы в опергруппе, которая занималась розысками Клэр Карлайл. Судя по тому, что он мне рассказывал, его коллеги были вне себя от злости при одной только мысли, что кто-то вмешается в это дело со стороны.

– А о ком шла речь? О детективе-американце?

– Не знаю. Я немного покопала по этой части, но ничего конкретного не обнаружила.

Она немного помолчала и сказала:

– Рафаэль! Если узнаете что-то новое, вы мне сообщите?

– Конечно.

Я уже догадался по ее голосу, что много времени не понадобилось, чтобы Марлен Делатур снова «заболела» делом Клэр Карлайл.

Теперь мы миновали Пор-де-Берси и выехали на автостраду. Сын успокоился, сидел тихо, обняв верного Фифи, свою плюшевую собачку.

– Мне все время казалось, – вновь заговорила Марлен, – что в деле Клэр от нас что-то ускользает. Полиция, журналисты, юристы – все обломали зубы на этом деле. Даже после того, как нашли в доме Киффера материал для анализа на ДНК, осталось ощущение какой-то недосказанности.

В первый раз я слышал, что кто-то оспаривал официальную версию.

– Что именно вы подразумеваете, Марлен? Киффер точно соответствовал фотороботу.

– Фоторобот был создан на основании одного-единственного свидетеля, – напомнила она.

– Оливии Мендельсон, соученицы Клэр.

– Эту девочку полиция не имела возможности расспросить второй раз, на следующий же день родители увезли ее в Нью-Йорк.

– Я вас не понял. Вы что, подвергаете сомнению, что Киффер…

– Нет, конечно, – отрезала она. – У меня нет альтернативного преступника, нет других улик, но я нахожу странным, что похищение видел только один человек, что были найдены следы крови, но не было найдено тело. А вам не кажется это подозрительным?

Тут настала очередь тяжело вздыхать мне.

– Вам, журналистам, всюду чудятся тайны и загадки, – ответил я.

– А у вас, писателей, проблемы с реальностью.