Дом сендомирского воеводы показался Димитриюсущим райским садом – достойным обиталищем для райской птицы!

Райской птицей была для него панна Марианна.

– Что русскому здорово, то немцусмерть, – открыто судачили в Москве. – Небось обкушался королевичпосле своей иноземной голодухи. Слыхали? Сказывают, царь его с золотой посудыугощал! Ну, у того брюхо и не выдержало. Сомлел…

16 октября принц Иоганн внезапно заболел.Царский дом, все придворные и свита герцога сначала лишь немного встревожились,но уже через день-другой тревога эта сделалась нешуточной. Герцога поразилагорячка, которая усиливалась уже не по дням, а по часам. Царь весьма испугалсяи послал к иноземному королевичу своих докторов, аптекарей и хирургов, наказавим быть при его высочестве неотлучно днем и ночью. Даже и сам он посетилИоганна – проливал над ним горючие слезы…

Как ни жалко было москвичам красивенького,беленького королевича, как ни желали они своей царевне счастья с этим пригожимженихом, однако слухи о горькой печали царя их оскорбили. Теплота, с какойнарод встречал Иоганна, мигом обратилась в свою противоположность. В столицесудачили: дескать, посетив самолично какого-то язычника, латина, царь сильноунизил свою честь и честь всей России. Не иначе, лишился разума! Ну а уж когдавсе государево семейство собралось в Троице-Сергиеву лавру служить молебны воздравие умирающего герцога (а по всему выходило, Иоганн помрет-таки!), тут ужразвел руками даже царев двоюродный брат Семен Никитич Годунов, ранееподдерживавший царя в каждом его шаге, преданно ловивший каждое его слово,вынюхивавший его неприятелей и даже называемый в народе «ухом государевым».

И все же царская семья пустилась в лавру.Неуместная пышность сего почти погребального выезда вновь поразила народ.Впереди государева поезда двигались шестьсот всадников и двадцать пятьсвободных коней, покрытых чепраками из сплошь златотканой парчи. За нимиследовали две кареты – одна пустая, та самая, обитая изнутри алым шелком исверху крытая золотыми пластинами, в которой доехал до Москвы королевич Иоганн,и другая, изнутри бархатная, где сидел сам государь. Первую окружали всадники,вторую – пешие царедворцы. Далее следовал верхом юный царевич Федор, братКсении; коня его вели знатные чиновники.

Позади следовали толпой бояре, за ними –придворные. Обочь дороги, сдерживаемые стрельцами, бежали простолюдины, несянаготове свои челобитные, которые они желали представить государю. Сначаластрельцы гнали народ, однако потом по приказу царя, соизволившего хоть на времяутереть слезы по чужеземцу и снизойти к своему народу, чиновники собраличелобитные, сложили в особый красный ящик и пообещали вскорости представитьвниманию государя.

Через полчаса после царя из Кремля выехалацарица Марья Григорьевна в великолепной карете, а в другой, поменьше и со всехсторон закрытой, сидела царевна Ксения. Первую везла десятка белых коней,вторую – восьмерка. Впереди вели в поводах сорок свободных коней, а за нимиследовала дружина всадников, состоявшая сплошь из почтенных седобородых бояр;сзади карет царицы и царевны ехали на белых лошадях двадцать четыре боярыни,принадлежащие к приближенным той и другой. Их охраняли триста алебардщиков.

Словом, выезды такой пышности видели в Москвене часто – жаль, что поводом к сей пышности послужил печальный повод.

Сидя в своей тесной карете, Ксения покосиласьна ближнюю боярыню – она тоже была Годунова, но жена кого-то из дальнихмногочисленных родственников, охотно наводнивших двор и цеплявшихся за хлебныеместа. Плавная рысь лошадей, дорожная тряска утомили боярыню, бывшую, какКсения знала, брюхатой на первых месяцах, и она откинулась на спинку сиденья,напряженно смежила веки, то и дело делая громкие глотательные движения и лишь сусилием подавляя рвоту.

Радоваться несчастьям ближних дурно, однакоКсения была рада, что боярыне-надзирательнице не до нее. Улучив минутку, онаприподняла краешек парчовой завески на окне и приникла к щелочке одним глазком.

Ох и народищу!.. Давка на выезде из столицыничуть не меньшая, чем когда встречали королевича Иоганна. И до чего развеселыеу всех лица! Им, кажется, все едино: встречать царевнина жениха, провожать егона смертный одр – лишь бы языки почесать да поглазеть на дармовщинку на высокихгоспод. Ксения опустила завеску, откинулась на спинку сиденья, усталовздохнула.

Перекрестилась. Ей было стыдно мыслей, которыеукрадкой бродили в ее голове. Жаль королевича, что и говорить, – молодой,приветливый (поговорить царевне, встретиться с ним так и не удалось, но слухи оженихе до нее доходили самые благоприятные), приехал в Россию с надеждой насчастье, а тут его и подстерегла смерть с коварной ухмылкой своего щербатогорта.

Щербатая ухмылка…

Ксения вздрогнула. Как ни старалась она гнатьот себя воспоминания о своем опасном приключении, случившемся в день приездаИоганна, те против воли назойливо всплывали в сознании. Да, легко ли забытьтакое! В тот день Бог словно бы помрачил ее разум. Нет, не Бог, а сам враг родачеловеческого близко-близехонько подобрался к ее помыслам, овладел ими, искусилнеодолимым любопытством, выманил из дворца, наделив такой хитростью, котораябыла Ксении прежде несвойственна, а потом и сам, сам собою встал поперек еепути с гнусными, подлыми речами, от которых девушку до сих пор била дрожьотвращения.

Он был омерзителен ей – омерзителен, словногад ползучий. Пальцы его ползали по ее рукам словно пауки, но были необычайносильны – Ксения никак не могла вырваться! И такими же паучьими, липкими,тошнотворными были его речи.

Когда он попытался ее удержать, угрожая, чтоскажет царю, что провел с ней ночь, она, задыхаясь от ненависти, прошипела:

– Косами своими удавлюсь, если ничемдругим не останется. А коли к царю сунешься, тебе еще на пороге горлоперережут.

– Резали уже, – усмехнулсянезнакомец, чуть повернув голову, и Ксения увидела бледный, видимо, давнийшрам, пересекавший шею наискосок. – Резали, да не дорезали! Так что этимменя не возьмешь! Разве что совсем голову отрубят, тогда, может быть, иостановлюсь.

– Жаль, все-таки не дорезали тебя, топортупить придется! – мстительно бросила ему в лицо Ксения, словно выплюнула,но зря старалась: «плевок» не достиг цели. Напротив! Такое впечатление, что чембольше она ярилась, тем большее удовольствие получал этот мерзкий человек.

– А ведь вы не в батюшку удались, –хмыкнул он, притягивая Ксению к себе еще крепче, крепче уж некуда, и оназадохнулась, почувствовав его руку на своей спине. – Он холоднокровен,расчетлив, семь раз отмерит, один отрежет… по слухам, даже не пьет вовсе,умудряется быть воздержанным в этой стране пьяниц. А вы и сами, словно фряжскоевино, ударяете в голову, моя дорогая племянница!