ценными благами — это форма выражения желания других. Следовательно, оно определяет новую своеобразную форму субординации в обществе.

Предваряя дальнейший анализ критики, возможной в силу существования множества высших общих принципов (часть IV), отметим, что Юм и Смит, разрабатывая основы рыночного града, вместе с тем напоминают о возможной критике этого типа социальной связи, а именно о критике, исходящей из принципа славы, которую они считают тщеславием (la vaine gloire). Это напоминание вписывается в давнюю традицию критики этой формы величия, восходящую к рассуждениям стоиков о тщетности обладания богатством и об отстраненности мудрого мужа по отношению к нему. Так, например, Сенека, в отличие от Юма и Смита, проводя различие между благами и другими качествами людей, отказывался видеть в обладании благами выражение этих других качеств и, соответственно, не считал, что богатство может служить обоснованием справедливости какой бы то ни было формы величия. В трактате «О блаженной жизни» (De Vita Beata) Сенека рассуждает об отношении между людьми и благами: «Если мое богатство уплывет от меня, то кроме себя самого ничего от меня не унесет. Тебя же это поразит; тебе будет казаться, что, потеряв состояние, ты потерял самого себя. В моей жизни богатство играет кое-какую роль; в твоей — главную. Одним словом, моим богатством владею я, твое богатство владеет тобой... Пусть меня поселят в самом богатом доме, где даже самые обыденные предметы будут только из золота и серебра, — я не возгоржусь, ибо все это хоть и окружает меня, но лишь снаружи» (Seneque, 1962, р. 744,747)'5-

Труды Юма, равно как и Смита, способствовали выработке модели «града» (cite), соответствующей определенному пониманию человеческой природы и предполагающей некоторую аффективную расположенность людей друг к другу и к вещам, однако не предполагающей способность к рациональному расчету (le calcul rationnel). В этом заключается основополагающее отличие теорий Юма и Смита от последующих учений, которые в ходе развития экономики как самостоятельной научной дисциплины закрепят противопоставление субъективного объективному. Так, по словам Йозефа Шумпетера, «именно субъективная оценка создает объективную ценность (этому нас учили схоластические доктрины в том, что касается потребительских благ), а не наоборот. Вещь является красивой, потому что она нравится, а не она нам нравится потому, что она объективно красива» (Schumpeter, 1983, р. 183). Для того чтобы рыночная связь могла послужить основанием для установления определенной формы согласия, необходимо, чтобы люди находились во власти некоторой главной страсти, которая толкала бы их к обладанию благами, необходимо, чтобы они следовали своим личным интересам. В этом форма согласия, основанная на рыночной связи, отличается от гражданской формы общего.

Но при этом также необходимо, чтобы люди были в достаточной степени отстранены от самих себя и освобождены от патриархальных зависимостей. Только так они могут договориться с другими индивидами на рынке, выступающем в качестве высшего общего принципа, и прийти к согласию по поводу благ, которыми они обмениваются и которые составляют предмет их желаний. Именно эту расположенность к обладанию благами и описывает Барбейрак в своем комментарии к Пуфендорфу, ссылаясь на различие, проводимое К. Томазием между жизненно важной «вещью, обладающей безусловной ценностью» (chose en espuce) и «вещью, подлежащей обмену», которая может быть заменена ее «эквивалентом» (Jurisprudentia Divina, lib. 2, cap. 11, § 13). «Только первый тип вещей можно наделить настолько большой ценой, насколько хочется. Что касается второго типа благ, то если в ситуации Долга или Обмена, например, кто-то захочет придать большую цену своим Злакам или своему Вину, хотя они того же свойства и качества, что и у Контрактанта, то это означает, как отмечает г-н Тома-зий, грешить против Естественного Равенства Людей. Непозволительно взвешивать на разных весах наше благо и благо других людей, а также судить по разным критериям о себе и о других людях или о нашем и об их имуществе без веских на то причин. Отметим, что сама природа Торговли, для которой устанавливается Цена, требует равенства» (Pufendorf, 1771, liv. 5, chap. 1, § 8, t. 2, p. 9). В «Теории нравственных чувств» Адама Смита как раз описывается состояние людей, характерное для рыночных отношений. Это состояние основано на пробуждении «симпатии» («перемена в нашем положении, пробуждающая симпатию и вызывающая в людях одинаковые чувствования и страсти»: TSM, p. 1516) и предполагает участие морального существа, названного «беспристрастным наблюдателем». Обратимся к этому произведению, чтобы дополнить наш анализ построения рыночного града.

Симпатия и положение беспристрастного наблюдателя

Еще в трудах Юма можно встретить упоминание о взаимной симпатии людей по отношению друг к другу. Это состояние духа, или расположенность (la disposition), позволяет установить социальную связь на основе квазифизиологического и общего для всех чувства без обращения к доводам рассудка или же к принципу благожелательности (la bienveillance). Напомним, что последнюю Юм считал слишком слабой страстью, чтобы сдержать соблазн прибыли. Природа наделила всех людей большим сходством, именно поэтому «ни один человек не может испытывать страсть, на которую не способны другие». И «когда я улавливаю страсть в голосе и жестах другого человека, мое воображение незамедлительно переносит меня от этих следствий к их причинам. Оно дает мне столь живое представление о страсти другого человека, что в тот же момент оно превращается в саму страсть».

Любой объект, доставляющий удовольствие тому, кто им обладает, «наверняка нравится зрителю в силу неуловимой симпатии, испытываемой к его владельцу» (Hume, 1983, р. 701, 702).

У Смита много схожих размышлений. Он полагает, что суждение формируется не напрямую на основе идеи о полезности действий, а на основе приятия вкусов и страстей других: «Мысль о полезности такого рода талантов находится на втором плане, она никогда не составляет главного побуждения нашего одобрения» (TSM, p. 16)17. Ссылаясь на идеи Юма («Полезность предмета нравится обладающему им человеку постоянным напоминанием о доставляемом им удовольствии или удобстве; удовольствие это возобновляется при каждой мысли о нем, и предмет становится тогда постоянным и неистощимым источником наслаждения», id., р. 205), Смит тем не менее идет несколько дальше в логическом рассуждении, отмечая, что удовольствие может быть вовсе не связано с полезностью. Для иллюстрации своего замечания он приводит ряд примеров, доказывающих неосновательность объяснения действий людей через идею о потребности и полезности. Таким образом, в его критике сомнению подвергается научно-технический порядок величия (grandeur industrielle), который будет рассмотрен нами далее. В первом примере речь идет о человеке, который больше озабочен тем, чтобы тщательно навести порядок в своем доме, нежели тем, чтобы удобно устроиться в нем: «Когда, например, человек, возвратившись домой, увидит стулья