посреди комнаты, то он рассердится на своего лакея и, естественно, не оставит стулья в таком беспорядке, а постарается расставить их по местам. Все удобство, получаемое им от такой перестановки, состоит лишь в том, что середина комнаты уже не будет загромождена стульями, но при достижении этой цели он испытывает гораздо больше недовольства, чем от беспорядка в комнате, ибо он ведь таким же точно образом может сесть на один из этих стульев, как, вероятно, он и сделает, расставив их по местам. Поэтому он был недоволен не столько отсутствием удобства, сколько отсутствием порядка, обусловливающего удобство, а между тем цель этого порядка — удобство, которое и составляло всю его правильность и достоинство» (id., р. 206). Во втором примере речь идет о человеке, одержимом желанием приобрести во что бы то ни стало идеально точные часы: «Желание иметь часы, которые не отставали бы и не спешили ни на минуту, вовсе не доказывает, что обладающий ими человек был исправнее другого и что ему необходимо было точнее знать действительное время. Следовательно, он меньше интересуется целью, ради которой существуют часы, чем совершенством самого предмета, предназначенного для этой цели» (id., р. 206—207). Приводя эти примеры, Смит показывает безумность или по меньшей мере безрассудство действий, направленных на достижение совершенного порядка и точности. В современной психиатрии подобные формы поведения принято называть «обсессиональными», «компульси-онными» (compulsionnels). Они считаются признаком невроза одержимости.

Теория «либидинозного катексиса» Фрейда показывает, как силы или явления, относящиеся к области «бессознательного», способны обеспечить равновесие в ситуациях, которые, казалось бы, полностью его лишены. Пример, приведенный А. Смитом для оспаривания значимости принципа эффективности, позволяет нам ввести тезис, который будет развит далее в нашей книге: высшие общие принципы должны соответствовать ситуациям. В противном случае «фиксация» на одном и том же принципе вне зависимости от ситуации может быть воспринята другими людьми как признак анормальности или даже безумия. Так, например, описанные выше формы поведения не выглядели бы странными, если бы комната, которую необходимо привести в порядок, была бы цехом крупного завода, а часы служили бы для измерения времени, отведенного на тщательно выверенные технические операции. Именно потому, что ситуации, описанные Смитом, реализуются в домашней обстановке (соответствующей «патриархальному порядку величия», grandeur domestique) и плохо увязываются со щепетильным стремлением к порядку или точности, адекватность затраченных в данном случае усилий сложно оправдать. Так, врач-психиатр, как правило, ставит диагноз маниакального навязчивого поведения, если человек проявляет излишнюю скрупулезность и щепетильность в непрофессиональной деятельности.

В примерах, которые приводит Смит, критикуется тщеславие тех, кто стремится к приобретению дорогих, но бесполезных, пустых вещей, «безделушек», «мелочей». «Богатство и почести — суть не более чем обман и пустота» (id., р. 208). Осуждая «естественное пристрастие человека ко всему, что может отличить его от прочих людей» (id., р. 209), Смит пытается взвесить ценность дорогого и необходимого: «Мы можем еще спорить о том, что доставит больше пользы и удовольствия человеку, живущему на необитаемом острове: дворец или собрание вещиц, содержащихся в так называемом несессере?» (id.). Тщеславие, стремление получить одобрение других, то, на чем, как мы увидим далее, может основываться определенная форма согласия (репутационный порядок величия, grandeur de Vopinion), тесно связаны в концепции Смита со стремлением к обладанию благами. Величие человека измеряется не оказываемым ему уважением и почетом (estime), а посредством богатства. «Главная цель наша состоит в тщеславии, а не в благосостоянии или удовольствии; в основе же тщеславия всегда лежит уверенность человека в том, что он является предметом общего внимания и общего одобрения. Богатый человек радуется своему богатству, потому что чувствует, что оно привлечет к нему внимание людей, и потому что знает, что люди готовы разделять все приятные ощущения, связанные с различными удобствами его положения» (id., р. 54). Таким образом, тщеславие является двигателем «страсти, общей всему человечеству и состоящей в вечном стремлении к улучшению положения, в котором находишься» (id., р. 54).

Хотя Адам Смит и считает заблуждением отождествление величия и богатства, тем не менее именно эта форма эквивалентности является способом определения ценности других людей в «рыночном граде». «Наслаждения, доставляемые богатством и знатностью, если мы посмотрим на них под таким широким углом, поражают наше воображение как нечто благородное, великое и прекрасное, оправдывающее все труды и мучения, необходимые для их достижения. И хорошо, что сама природа обманывает нас в этом отношении: производимая ею в нас иллюзия возбуждает творческую деятельность человека и постоянно поддерживает ее» (id., р. 210—211).

В построении А. Смита принцип симпатии между людьми является основополагающим. Именно в силу симпатии между нами и другим человеком устанавливается связь. Чувство симпатии «переносит нас в его положение [положение страдающего человека]», «мы чувствуем страдание от его мук, мы как бы ставим себя на его место, мы составляем с ним нечто единое» (TSM, р. 2). Симпатия понимается А. Смитом как форма одобрения, поддерживающая согласие. Согласие не может основываться исключительно на себялюбии, личном интересе или на разуме и соображениях выгоды: «Симпатию ни в коем случае нельзя принимать за себялюбие»18, «наши похвалы или наше презрение к героям и злодеям прошлых времен вызывается не воспоминанием о том, что мы выиграли или потеряли» (id., р. 372). К тому же разве не правда, что «мужчина может сочувствовать страданиям рожающей женщины, и для этого ему вовсе не нужно находиться в ее положении» (id., р. 373). Чувство симпатии является, таким образом, в некотором роде промежуточным звеном между полным подчинением поведения людей их частным интересам и их способностью понимания «общих предметов наук и искусств» (id., р. 15). «На все общие предметы наук и искусств все люди смотрят как на вещи, не имеющие прямого к ним отношения. Каждый из нас смотрит на них одними и теми же глазами; они не служат поводом ни к какому симпатическому движению, ни к воображаемой перемене в нашем положении, пробуждающей симпатию и вызывающей в людях одинаковые чувствования и страсти» (id, р. 15). Эта «взаимная симпатия» порождает то, что А. Смит описывает как способность «разделять чувства», «делить горести». Эта способность в его изображении напоминает разделение имущественных благ между людьми в результате конкуренции: «Сколько несчастных получают облегчение, если могут найти кого-нибудь, кому они могли бы поверить свои страдания. Часть их несчастий как будто исчезает в таком случае, и это отмечено выражением “делить горести”. Мы не только испытываем тягостное ощущение страдающего человека, сходное с его чувством, но и облегчаем его, как будто берем на себя часть его» (id, р. 9).

Критикуя Хатчесона за обращение