— Хочешь, я к тебе приеду, — предложила Марта, изо всех силнадеясь, что он согласится, — прямо сейчас?

— А стирка и глажка?

— Пошел к черту.

— Нет, — отказался Данилов, и Марта моментальнопочувствовала себя собакой, которую оставили на платформе, а поезд ужетронулся, — спасибо. Марта.

Опять — спасибо, Марта!

— Пожалуйста, — пробормотала она. Еще немного, и оназаплачет — то ли из-за гормональных изменений, связанных с беременностью, то лииз-за того, что впереди маячит еще одно уборочно-постирочное воскресенье,унылое до боли в зубах, то ли из-за того, что у ее ребенка — бедняжки! —никогда не будет настоящего отца, то ли из-за того, что она совсем не нужнаДанилову и знает об этом, так нет же — навязывается, пристает, предлагает себяв компаньоны.

Зачем?!

— Я тебе вечером позвоню, — пообещал Данилов как показалосьМарте, чтобы отвязаться от нее.

— Угу, — согласилась она и положила трубку.

Свою трубку Данилов сунул в гнездо зарядника и стал готовитьсебе завтрак — йогурт, сыр, хлебцы из холодильника, — время от временипосматривая на телефон.

Почему Марта в последнее время то и дело сердится на него?Что изменилось? Они устали друг от друга или это подготовка к тому, что будетвпереди?

Впереди будет непонятный ребенок, папа-Петрысик, «на тотбольшак, за перекресток» по праздникам, разговоры по телефону сначала раз в тридня, потом раз в неделю, а потом — на каждый Новый год. Все хорошее позади. Всехорошее кончилось.

На дачу Тимофея Кольцова Данилов приехал с Мартой, чего тотчеловек не мог предугадать. Данилов пригласил Марту в самый последний момент,утром.

Накануне он даже не знал, что она опять собирается ночеватьу него. Она часто приезжала без предупреждения, чего он терпеть не мог.

Пусть бы лучше приезжала без предупреждения, чем безпредупреждения забеременела непонятно от кого! От орангутанга, который говорит«женский фактор» и еще «ихнее дело».

«Ну, это ихнее дело, не наше!» — так обычно комментировалорангутанг выступление по телевизору какого-нибудь иностранца по какому-нибудьиностранному вопросу.

— Не наше, — вслух сказал Данилов.

Звонить было еще рано, зря Данилов сказал Марте, что долженсрочно позвонить. Даже когда он допил свой чай из китайской кружки и догрызхолодную и жесткую пластинку хлебца — знать бы, зачем он держит их вхолодильнике?! — звонить было все еще рано.

Данилов поставил в посудомоечную машину свою кружку, тарелкуиз-под сыра и положил ложку. Весь набор в машине выглядел как-то неубедительно,и Данилов задвинул хромированную панель, решив, что помоет посуду после обеда,всю сразу. Ему даже в голову не приходило ополоснуть тарелку и кружку подкраном.

Есть правила, им нужно следовать. По правилам его жизнипосуду моет машина.

Готовясь к разговору с собственной секретаршей, Даниловдостал записную книжку и ручку — чтобы ничего не упустить. Почему-то он думал, чтоона непременно продиктует ему целый список имен тех, кто интересовался, какАндрей Данилов собирается провести субботнее утро.

Будет список, и методом дедукции Данилов вычислитнеобходимое.

Имен оказалось три.

Переполошившаяся секретарша, застигнутая Даниловым в разгарутренних воскресных баталий с ребенком и мужем, долго и мучительно соображала,чего от нее хочет шеф, шикала в сторону на ребенка и руководила действиями мужа— «сними, сними сковородку!» — и, вернувшись к трубке, в которой молчал Данилов,так же мучительно вспоминала, кто именно интересовался им в пятницу вечером.

— Знаменская звонила, — наконец выдала она с неизбывнойтоской в голосе, — а больше вроде никто…

— Вроде или никто? — холодно переспросил Данилов.

Знаменская не могла совершить налет на дачу ТимофеяКольцова. Она была тучной, очкастой, одышливой дамой — то ли академиком, то личленом-корреспондентом. Проводив детей в благополучное заокеанье, она насвободе перестраивала квартиру на Ленинском проспекте и звонила Данилову в офиспо четыре раза в день — сообщала все новые идеи, почерпнутые из журналов.

Говорила она прокуренным баритоном, виртуозно управлялась снеформальной лексикой, на чем свет стоит поносила коммунистов вкупе сдемократами, а заодно и академическое начальство. Данилову она нравилась. Идеииз журналов он выслушивал, непременно одобрял и продолжал делать все по-своему.

«Как это вы ее не боитесь? — спрашивал у него нервный,замученный бригадир строителей. — Она же танк. Как наедет, так и раздавит».

Данилов был совершенно уверен, что на него Знаменская ненаедет.

— Кто еще звонил, Ира?

Опять какое-то активное шевеление, означающее, очевидно, чтосковородка до сих пор не снята.

— Лидия Сергеевна звонила! — наконец радостно выпалиласекретарша. — Она звонила, когда вы уже уехали, и спрашивала, будете ли вызавтра на работе! Я сказала, что вы с утра собирались на Рижское шоссе! Точно,да!

Это тоже Данилову не подходило.

— Больше точно никто не звонил?

— Да нет вроде… Или кто-то… Да, Андрей Михайлович! Ещезвонил ваш родственник.

Данилов вдруг подумал, что отец. Это была странная мысль,потому что отец никогда ему не звонил, тем более на работу. Для отца он тожебыл неудачным проектом, ошибкой, о которой следовало забыть, но которая — каквсе постыдные ошибки — то и дело напоминала о себе.

— Какой родственник?

Ира удивилась, даже пришла в некоторое замешательство.

— Ковалев Вениамин. Он вам всегда звонит. Он в пятницузвонил, уже довольно поздно, и ему я тоже сказала…

Вениамин?! Позавчера вечером ему на работу звонил ВениаминКовалев и секретарша сказала ему, что он с утра собирается на дачу ТимофеяКольцова?!

— Что-то случилось, Андрей Михайлович? — Секретарша,приободрившись от сознания выполненного долга и собственного профессионализма,теперь надувалась любопытством, как воздушный шар гелием. Того и гляди,полетит.

— Все в порядке, — уверил ее Данилов холодно, — просто уменя не работает мобильный телефон. Я хотел узнать, не было ли чего-тосрочного.

От такой прозы жизни воздушный шар лопнул, и любопытствоулетучилось в атмосферу.

— Срочного ничего не было.