– Нет, – прошептала она. – Нет, не разрешай мне. Нельзяэтого допустить.

На этот раз голос заметно приблизился. И яркость золотойдорожки стала прежней. И слава Богу! Не хватало ей потерять сознание, стояпочти по пояс в затхлой, вонючей воде. Не будет ей орляка, не будет и обморока.Баланс сохранялся. Одно уравновешивалось другим. Триша двинулась дальше,прибавив шагу, уже не думая о том, куда ставит ногу. Шла, вращая бедрами, ееруки описывали короткие дуги. Будь на ней трико, подумала Триша, она выгляделабы совсем как гость передачи «Зарядка с Уэнди». Итак, друзья, сегодня мыпредлагаем вам новый комплекс упражнений. Я назвала его «Как быстрее уйти ототгрызенной головы лосенка». Активно вращайте бедрами, помогайте себе и руками,и плечами.

Она смотрела прямо перед собой, но не могла ничего поделатьс лезущим в уши удовлетворенным жужжанием мух. Почему не пожужжать после такогосытного обеда? Кто это сделал? Не бобр, тут двух мнений быть не могло. Ниодному бобру не удалось бы отгрызть голову лосенку, какими бы острыми ни были унего зубы.

Ты знаешь, кто это сделал, дал о себе знать ледяной голос.Это зверь. Тот самый особенный зверь. И сейчас он наблюдает за тобой.

– Никто за мной не наблюдает, это все враки, – выдохнулаТриша. Рискнула оглянуться и увидела, что Остров орляка остался позади. Головуона едва различила: что-то коричневое с живой черной лентой по краю. – Этовраки, не так ли, Том?

Но Том ей не ответил. Том не мог ответить. Том, вероятно,уже приехал на стадион в Фенуэй-парк, перешучивался с другими игроками «Редсокс», надевая белую униформу. А по болоту, бесконечному болоту шагал ненастоящий Том Гордон, а вымышленный, придуманный ею, гомеопатическое лекарствоот одиночества. В лесу она была одна.

Да нет же, сладенькая. Вовсе ты и не одна.

Триша ужасно боялась, что ледяной голос, хотя она и не моглаотнести его к числу своих друзей, говорит правду. Ощущение, что за ней следитчей-то взгляд, вернулось, более того, усилилось. Она пыталась списать все нанервы (кто бы не заволновался, увидев отгрызенную голову), и ей это практическиудалось, когда она подошла к дереву, на засохшем стволе которого увидела сполдюжины диагональных царапин. Словно кто-то, пребывая в отвратительномнастроении, походя цапнул дерево.

– Боже мой, – ахнула Триша. – Это же следы от когтей.

Зверь впереди, Триша. Впереди, поджидает тебя, с когтями ивсем прочим.

Триша видела перед собой стоячую воду, новые острова-кочки,похожие на зеленый, поднимающийся склон холма (но она уже знала, что никакойэто не холм, второй раз на одну и ту же уловку она не покупалась). Никакогозверя она не видела… но, естественно, и не могла увидеть, не так ли? Зверь велсебя так, как и положено зверю, который высмотрел добычу и теперь выжидалудобного момента для того, чтобы напасть на нее. Было даже какое-то слово,которым определялось поведение зверя в такие вот моменты, но оно никак неприходило на ум, потому что девочка очень устала, испугалась…

Они таятся, подсказал ледяной голос. Вот что они делают,таятся. Да, крошка. Особенно такие звери, как твой новый приятель.

– Таятся, – прохрипела Триша, горло сжал страх. – Да, именноэто слово я и позабыла. Спасибо тебе. – А потом двинулась вперед, потому чтозашла слишком далеко, чтобы повернуть назад. Даже если кто-то и затаилсявпереди, чтобы убить ее, она зашла слишком далеко, чтобы повернуть назад.

На этот раз то, что выглядело твердой землей, – землей иоказалось. Поначалу Триша не позволяла себе в это поверить, но по мере того,как она подходила все ближе и ближе и видела перед собой только зеленые кусты идеревья, в ней проснулась надежда. И болото, по которому она шла, становилосьвсе мельче. Вода едва достигала середины голени, хотя раньше ей случалосьбрести и по пояс в воде. Она наткнулась еще на две кочки, на которых рос орляк.Его было гораздо меньше, чем на Острове орляка, но Триша сорвала и съела тестрелки, что встретились ей. Сладкие, оставляющие во рту привкус горечи. У нихзеленый вкус, подумала девочка. Она бы набрала больше орляка и положила врюкзак, но в других местах он ей не встретился. Триша об этом не грустила.Детям свойственна беззаботность: орляк утолил чувство голода, а подумать о том,что она будет есть в следующий раз, она еще успеет. Триша шла к берегу, срываяна ходу молодые побеги орляка. Сначала отправляла в рот лист, закрученный втугие «завитки», потом приходил черед стебля. Ил, в который по-прежнемупогружались ноги, ее не смущал. Она привыкла к болоту, не испытывала к немуникакого отвращения.

Потянувшись к нескольким оставшимся стрелкам орляка навторой кочке, Триша вдруг замерла. Потому что вновь услышала жужжание мух. И наэтот раз звучало оно куда как громче. Если бы была такая возможность, Тришаушла бы в сторону, сделала бы крюк, но болото в этом месте заканчивалоськладбищем утонувших веток и кустов. В этом месиве дерева и воды оставался лишьодин более-менее свободный проход, по которому и могла пройти Триша, еслитолько она не хотела еще два часа бороться с подводными заграждениями, рискуязастрять в них или серьезно поранить ногу.

Но и в этом проходе ей пришлось перелезать через упавшее вводу дерево. Упало оно недавно. Пожалуй и не упало, а его свалили. Тришаувидела следы когтей на коре; а разлом у самого комля был совсем свежим. Словнодерево это попалось кому-то на пути и этот кто-то походя пнул его, переломив,как спичку.

Жужжание все набирало силу. Туловище лосенка, вернее, то,что от него осталось, лежало рядом с зарослями орляка, аккурат у того места,где Триша наконец-то выбралась из болота. Лежало двумя частями, соединеннымизмеями кишок. Одну ногу отгрызли, и она стояла у дерева, словно костыль.

Триша прижала ко рту тыльную сторону ладони и торопливопрошла мимо. Тошнота подкатывала к горлу, и она прилагала все силы, чтобы недать желудку вывернуться наизнанку. Зверь, который убил лосенка, хотел, чтобыее вырвало. Неужели такое возможно? Рациональная часть ее сознания (а онаникуда не делась) утверждала, что нет, но Триша уже не могла отрицать, чтокто-то сознательно изгадил останками лося две самые большие плантации орляка,которые встретились ей на этом болоте. А если кто-то такое сделал, почему неповерить в то, что этот кто-то хотел, чтобы она рассталась с теми крохами,которые ей удалось отправить в рот?

Да. Хотел. Почему нет? А теперь забудь об этом. И, радиБога, не вздумай блевать.

Постепенно, по мере того как она все дальше уходила на запад(теперь, когда солнце опустилась к самому горизонту, выдержать нужноенаправление не составляло труда), приступы тошноты ослабели, а жужжание мухпоутихло. Окончательно справившись с тошнотой, Триша остановилась, сняла носки,надела кроссовки. Выжала носки, расправила, посмотрела на них. Она помнила, какпрошлым утром надевала носки в своей сэнфордской спальне, сидела на краешкекровати и надевала, напевая себе под нос «Покрепче обними меня… чтоб япочувствовал тебя». То была песня группы «Бойз то да Максс»; она и Пепситащились от «Бойз то да Максс», особенно от Адама. Она помнила полоскусолнечного света на полу. Она помнила постер «Титаника» на стене. Воспоминанияо том, как она надевала носки, были очень четкие, но и очень давние. Тришапредположила, что точно так же старики, вроде бабушки, помнят эпизоды своеймолодости. Теперь же носки более напоминали решето: дырки, соединенные нитками,и ей захотелось плакать (возможно, потому, что и себе она казалась таким жерешетом). Но Триша сдержалась. Скатала носки и положила в рюкзак.