Наверное, она смогла бы, но один раз она уже попала впросак,решив, что, определившись с направлением, сумеет попасть на главную тропу черезлес. Второй раз наступать на те же грабли не хотелось.

И Триша повернулась к травянистым островкам и поблескивающейпод солнцем стоячей воде. Деревьев, за которые она могла при случае ухватиться,хватало, а где-то болото должно было кончиться, не так ли?

Только безумцу могут прийти в голову такие мысли.

Безусловно. Но ситуация-то безумная.

Триша постояла еще с минуту, думая о Томе Гордоне, об егоумении замирать перед броском. О том, как он стоял в круге питчера, не сводяглаз с одного из кэтчеров «Бостон Ред сокс», Хаттеберга или Веритека, подаваятолько им ведомые сигналы. А потом, в мгновение ока, все его тело приходило вдвижение, и следовал разящий бросок.

Не человек – айсберг, говаривал ее отец. Кровь у него –ледяная.

Триша хотела выбраться отсюда. Первым делом из этогомерзопакостного болота, а потом и из леса, вернуться к людям, магазинам,торговым центрам, телефонам и полисменам, которые помогут тебе, если тызаблудился. И она подумала, что сможет выбраться. Сможет, если не даст слабину,не струсит. Сможет, если у нее в жилах есть хоть немного ледяной крови.

Тут и Триша вышла из ступора, сняла вторую кроссовку,связала узлом шнурки обеих. Повесила на шею, словно грузы часов-кукушки,посмотрела на носки, решила оставить их на ногах (мало ли на что можнонаступить в этой черной воде), до колен закатала штанины джинсов, глубоковдохнула, выдохнула.

– Макфарленд готовится к броску, Макфарленд бросает, –изрекла Триша. Повернула бейсболку козырьком назад (потому что козырьком назад– это круто) и сделала первый шаг.

Триша осторожно передвигалась с кочки на кочку, частоподнимая голову, устанавливая все новые ориентиры, совсем как днем раньше.Только сегодня я не собираюсь поддаваться панике и бежать, думала она. Сегодняу меня в жилах течет ледяная вода.

Миновал час, потом два. Вместо того чтобы твердеть, почвастановилась все более топкой. Наконец, земли не стало вовсе: над водойвозвышались лишь поросшие травой островки-кочки. Триша переходила от одного кдругому, держась за ветви и кусты, если была такая возможность, если нет –балансируя руками, словно канатоходец. Наконец, наступил момент, когда она немогла не только переступить на очередную кочку, но даже допрыгнуть до нее.Какое-то время ей пришлось настраиваться, а уж потом она ступила в черную воду.Ее окатило гнилостным запахом. Вода чуть-чуть не доходила до колена. Ступняпогрузилась в холодный желеобразный ил. Со дна поднялись желтоватые пузыри.

– Ну и гадость. – Триша скорчила гримаску, взяв курс наближайшую кочку. – Гадость. Гадость-гадость-гадость. Так можно и задохнуться.

При каждом шаге ей приходилось прилагать немало усилий, чтобыс чавканием вырвать из ила ногу. Триша старалась не думать о том, чтопроизойдет, если ногу вытащить не удастся, если она застрянет намертво и начнеттонуть.

– Гадость-гадость-гадость, – повторяла Триша. Пот теплымикаплями стекал по лицу, от него щипало в глазах. Цикады, казалось, стрекоталина одной ноте: ре-е-е-е-е. С кочки, к которой она держала путь, три лягушкиспрыгнули в воду: плюх-плюх-плюх.

– Буд-Вай-Зер. – И Триша кисло улыбнулась.

В желтовато-черной взвеси тысячами шныряли головастики. Когдаона разглядывала их, одна нога наткнулась на что-то твердое и склизкое, должнобыть, толстую ветку. До кочки Трише удалось добрести ни разу не упав. Хватаяртом воздух, девочка выбралась на нее, озабоченно оглядела вымазанные в илеступни и икры, ожидая, что их облепили пиявки, а может, и что-то похуже. Но необнаружила ничего ужасного (во всяком случае, видимого глазом). Ил, правда,покрывал ноги до колен. Триша села, сняла носки, ставшие черными, и словноосталась в белых носках: их роль отлично сыграла кожа. Сам вид этих «носочков»– смех. Она откинулась назад, уперлась в кочку локтями и хохотала, уставившисьв небо. Ей не хотелось так смеяться, так смеются только полные идиоты, но онаничего не могла с собой поделать. Отсмеявшись, она выжала носки, натянула их наноги и поднялась. Постояла, прикрыв глаза ладонью, остановила свой выбор надереве с толстой сломанной нижней ветвью, конец которой прятался в воде. Этодерево и стало ее ближайшей целью.

– Макфарленд готовится к броску, Макфарленд бросает, –устало выдохнула Триша и двинулась дальше.

Она больше не думала о ягодах. Теперь ее заботило другое:выбраться отсюда живой и невредимой.

В ситуациях, когда люди вынуждены полагаться только на себя,всегда есть момент, когда они перестают жить и мобилизуют все внутренниерезервы ради того, чтобы выжить. Тело, не получающее новых калорий, начинаетрасходовать калории, запасенные ранее. Голова туманится. Что-то происходит созрением: сокращается его поле, цвета становятся более яркими. Триша перешлаграницу между жизнью и выживанием, когда минула большая часть второго дня еепребывания в лесу.

Девочку совершенно не волновало то обстоятельство, чтодвигалась она строго на запад; она полагала (возможно, не без оснований), чтоона должна придерживаться одного направления, выбранного раз и навсегда. Ейхотелось есть, но большую часть времени этого не осознавала; все свое вниманиеона сосредоточила на одном: идти по прямой. Отклонение вправо или влево моглопривести к тому, что ночь она могла встретить в этом болоте. От одной этоймысли ей становилось дурно. Один раз она остановилась. Чтобы глотнуть воды избутылки. А около четырех часов допила остатки «Сэдж».

Мертвые деревья все больше напоминали молчаливых часовых,застывших навытяжку над черной стоячей водой. Еще немного, и я начнуразглядывать их лица, подумала Триша. Проходя мимо одного из этих деревьев (ниодной кочки не было в радиусе тридцати футов), она споткнулась о скрытый водойкорень или ветвь и во весь рост шлепнулась в воду. Набрала полный рот грязной,вонючей воды, с криком выплюнула ее. Сквозь слой воды она могла видеть своируки. Желтоватые и распухшие, как у утопленника. Вытащила их из воды, подняла.

– Я в полном порядке, – вырвалось у Триши. Она словнопоняла, что пересекла некую очень важную границу. Оказалась в чужой стране, гдесовсем другой язык и странные деньги. Все переменилось. Но… – Я в полномпорядке. Да, я в полном порядке. – И рюкзак остался сухим. А это главное,потому что в нем лежал ее «Уокмен». Он, и только он, связывал ее c миром людей.

Грязная, в промокшем спереди свитере, Триша продолжала путь.Следующим ориентиром стало сухое дерево с расщепленным посередине стволом,черная буква У на фоне заходящего солнца. Триша направилась к дереву.Поравнявшись с кочкой-островком, искоса глянула на нее и прошла мимо, по воде.Чего забираться на нее? По воде быстрее. Отвращение, которое она поначалуиспытывала, когда ее ступня погружалась в холодный ил, притупилось. Еслидругого выхода нет, привыкнуть можно ко всему. Она уже уяснила для себя этуистину.