с ума, когда я увидел первые поступившие ко мне данные с терминалов центрального пульта. Четвёртая планета… твердь, на которой человек мог жить без дополнительных устройств жизнеобеспечения, где довольно было лучей местного светила, даже мыслить о котором я уже позабыл. На которой ранней осенью могли идти тёплые дожди, сияли лазурью чистейшего льда полярные шапки… на которой мы могли завершить предначертанный нам поколениями наших предков Полёт.

Это не было бредом моего воспалённого воображения. Это было правдой. Неисследованная планета нужного типа. Настолько близкая к стандартам, давным-давно заложенным в память моих терминалов, что ряды девяток, выстроившихся после нуля с запятой в окошке предварительной оценки, зарябили в моих глазах.

Идеал. Одно слово.

О таком я не смел мечтать даже в пору своей юности. Я был в душе согласен на мерзости миров с индексами порядка ноль-девяти, я был бы доволен даже бесконечными опасностями жизни на дне полностью затопленной собственными океанами Миры-8, но ответственность за жизнь личного состава Исследовательской Миссии «Поллукса» не давала мне на это права. Я не мог вот так, единственно ради удовлетворения своих подступающих к горлу чувств, перечеркнуть надежды других. Они летели Исследовать мир, который смог бы заменить им тот, на котором они родились. И я, как Пилот, был обязан положить свою жизнь на то, чтобы это их желание исполнить.

Четвёртая планета стала моим счастьем, моей радостью, моим благословением.

Расчёт оптимального курса ухода от облака хаотично движущихся астероидных тел заняло бесконечных две недели. Ещё сколько-то там на коррекцию, затем торможение, выход на орбиту. Что это по сравнению с вечностью, которая уже лежала за моими плечами? Лишь миг, исполненный наслаждения созерцанием той красоты, что привычно отбрасывала тень в черноту космоса за бортом, постепенно приближаясь, заполняя собой не только экран внешнего обзора, но и самого меня. Полностью, без остатка, я уже был влюблён в этот мир».

«Любопытно было другое… или это воздух здесь был настолько отличен от газовой смеси, которую производили в необходимых масштабах системы жизнеобеспечения «Поллукса», или даже не знаю, что и подумать. Я просто не мог подозревать, какое это восхитительное чувство — дышать настоящим воздухом, напоённым ароматами деревьев и трав, щекочущим твои щёки лёгким ветерком. Как же много всего так и прошло бы мимо меня, если бы не пролёг наш путь поблизости отсюда! Я готов целовать странную в своей восхитительной неровности почву под ногами. Я пока один, но насколько я уже не одинок!

Чуть не забыл.

Сегодня опять мне чудилось, как на меня смотрит некое невидимое простым глазом существо. Наблюдает, оценивает. Это не паранойя, Пилоты напрочь лишены возможности сойти с ума, иначе я бы это уже давно сделал. Потому — это одно из моих ещё не привыкших в достаточной мере к местным условиям чувств сигнализирует, мне, непонятливому, о чём-то, происходящем вне меня. Что же это, в таком случае, такое?

Мысли эти остаются бесплодны.

Сегодня ещё нужно будет, наконец, решить, в какой последовательности стоит десантировать личный состав со всё ещё болтающегося на орбите «Поллукса». Большая часть Планетарного Комплекса, аналогично, всё ещё там.

Не хочется этого всего здесь. Если вдуматься. Не хочется пачкать нашими мелким потугами «постижения» красоту, которую неспособно понять никакое сознание. Она выше всего, что способен создать человек… я не брежу? Я — Пилот, который завершил свой Полёт. Что ж теперь отступать? Не для того ли был сотворён из небытия твой корабль? Иду к шлюпке, и будь, что будет.

Под ногами, во все стороны, насколько хватает глаз — медленно и незаметно искажающаяся в перспективу плоскость, сплошь покрытая растительностью. Если наклониться к самой земле, то можно наблюдать таинство жизни, царящей вокруг. Невидимой, неслышимой, но такой важной сейчас для меня. Что может сравниться с этим вечным покоем взаимного перемещения питательных соков, которое зародилось когда-то в бездонных глубинах местного океана, продолжив своё существование в мириадах жизненных форм, отнюдь не стремящихся помнить, откуда они возникли, но одновременно и неспособных этого позабыть.

Видимо, человек — единственное по-настоящему неудачное творение природы, только мы одни ничего не помним. Осознаём, но…

Что толку осознавать вещь, которую следует просто чувствовать? Я не знаю, что сказать, просто иду дальше.

Уже занеся ногу над ступенькой, которая ведёт меня в шлюз, я вспомнил то самое, что показалось мне чрезвычайно занимательным при первом знакомстве. Утвердившись вновь на земле обеими ногами, я в который уже раз, кряхтя, наклонился, подцепив пальцами какую-то былинку. Вот он, недостаток старости, первый и наиглавнейший. Когда простейшие движения вызывают в теле подобные эффекты, остаётся только одна дорога — в кремационную печь. Я крайне вовремя успел добраться до своей цели.

Отдышавшись немного, я отпустил перила, в которые вцепился, чтобы не упасть, и побрёл наверх, не отпуская, однако, подобранное растение. Оно меня заинтриговало до невозможности. Стоит признать, несмотря на крайне преклонный для Пилота возраст, мне нельзя отказать в достаточной для того остроте мыслительного процесса. Я оказался прав, даже находясь в описываемый момент в полном ошеломлении от всего происходящего.

Экспресс-анализ оправдал все мои ожидания, какими бы бредовыми они не показались случайному человеку. То, что покрывало луг вокруг капсулы (будь я не здесь, а там, откуда, как кажется моему всё ещё мирно спящему экипажу, мы и не улетали) называлось бы травой. Лаборатория недолго пережёвывала тот образец, что я ей предложил к рассмотрению, и выдала короткую справку, в точности обозначив старый добрый биологический вид. Марь белая. Это и была самая что ни на есть трава. Девятки, висевшие у меня в голове после загадочной запятой, дружно мигнули — индекс подобия был строго равен единице.

Сумасшествие? Деменция? Бред всё-таки свихнувшегося на старости лет Пилота? Да в том-то и дело, что быть такого не могло, Полёт и миллионы членов моего экипажа были действительностью, слишком ярко бьющей в глаза для бреда больного сознания. И я решил оставить всё как есть, так и не сообщив о своём открытии ни в едином своём отчёте. Быть может, и к лучшему, поскольку, кроме меня, не нашлось ни единого человека, кто обнаружил бы этот невероятный фокус».

«Здесь я бывал исключительно редко. Уже сама мысль о том, что мне однажды придётся отправиться сюда посредине Полёта, предоставляла мне достаточно поводов, чтобы относиться к нему с… приличной долей пиетета, граничащего со страхом.

Да, здесь, на верхней палубе огромного грузовика, каковым, по своей сути, и являлся мой «Поллукс», располагалась в ряд та часть груза, что именовалась в официальных