полна взлетов и падений. Первоначальный диагноз, ремиссия, рецидив, постепенно усиливающееся лечение. Хотя она призналась, что боялась и у нее были моменты беззвучного плача, в ней чувствовалась покорность судьбе. Это заставило его задуматься, начал ли он размышлять о Судьбе, основанной на ее поведении. Он спросил ее об этом.

“Было интересно послушать вашу дискуссию о Судьбах Эндрю. Мы никогда не обсуждали мифологию в моей школе, поэтому я о них не слышал, но это явно нашло отклик у меня. Я был на таких эмоциональных американских горках, что просто опустошен. Я устал быть больным. Я думал о ваших комментариях о том, суждено ли этому случиться и что я ничего не могу с этим поделать. У меня было слишком много фальстартов и надежд, и все они были разбиты. Я больше не могу позволить себе слишком увлекаться. У меня впереди двоичный исход, Эндрю. Пересадка костного мозга сработает, и я начну выздоравливать, или я умру”.

Эндрю сглотнул от ее резкого признания.

“У меня нет выбора, и поэтому смерть кажется более реальной и близкой. Может быть, это судьба. Я не сдаюсь, но и не собираюсь обманывать себя. Есть ли в этом смысл?”

“Конечно, имеет. Я никогда не думал об этом в таком ключе. Моя собственная ситуация, вероятно, аналогична. Если химиотерапия сработает и остановит распространение рака на другие органы, я должен выздороветь. Если рак распространяется, то ...”

В отличие от Фейт, он не мог озвучить собственную кончину. Остаток дня он сидел и думал об этом. Приятной интерлюдией стал неожиданный визит Тони. Эндрю сообщил ему еще в августе о том, с чем он столкнулся, и звонил пару раз, когда тот был дома после лучевой терапии. Казалось, прошло так много времени с тех пор, как жизнь была нормальной, работа в темной комнате в субботу. Хотя Тони ничего не сказал, Эндрю мог сказать, что он был шокирован его внешним видом.

“Как у тебя дела, малыш?”

“Все еще жив, хотя чувствую себя дерьмово после химиотерапии. Как дела в магазине?”

“О, то же, что и всегда”.

Тони, казалось, не находил слов.

“Полагаю, мое присутствие здесь означало, что кто-то другой начал проявлять пленки?”

Тони грустно улыбнулся.

“Когда мы увидели, как ты это делаешь, я думаю, что большинство из нас смогли бы это сделать. Но было проще позволить тебе справиться с этим, поскольку ты делал так много бросков одновременно. Никто не возражал платить за выполнение грязной части. Но да, большинство из нас сейчас занимаются разработкой сами. Пока я не забыл, Моника передает привет. На самом деле, большинство парней передают все лучшее тебе, Арчи, Дэнни, Малку. Ты никогда не был в студии, но все же каким-то образом чувствуешь себя частью клуба. Странно.”

Эндрю улыбнулся, услышав знакомые имена.

“Спасибо, Тони. Я позвоню тебе, когда выйду отсюда, но пройдут месяцы, прежде чем я снова буду готов работать”.

“О, я знаю, малыш. Не беспокойся об этом. Сосредоточься на том, чтобы выбраться из этого места, и ты моментально вернешься в магазин”.

Тони не стал задерживаться, выбитый из колеи окружающим зрелищем, и быстро ушел.

“Кто это был?”

Фейт была заинтригована новым лицом в палате.

“Мой босс. Я работаю в магазине фотоаппаратов, и это парень, который им владеет”.

Как Новый год начался и Вера отпраздновала свой 16-й день рождения 3 января, Эндрю понял, что странно, действительно прямо-таки беспокоит его. У него было две подруги. Это не было чем-то необычным для большинства людей, но для него это было так. Он был не просто типичным ботаником или гиком, умным, не очень подтянутым и социально неуклюжим. Хуже всего было то, что вдобавок ко всему он был застенчивым и интровертированным. И в период полового созревания. Итак, наличие двух подруг, с которыми он мог поговорить, посмеяться и поделиться своими самыми глубокими, мрачными страхами, было поразительным. Он просто не знал ни одной девочки и посещал школу для мальчиков, которая находилась через дорогу от больницы, где он проходил лечение. В течение 350 лет в школе обучались только мальчики, но было принято решение перейти на совместное обучение. Первые ученицы женского пола должны были поступить в сентябре.

Все эти моменты всплывали в его разговорах с Фейт, часто с Лесли, сидевшей рядом с ней. В результате их вежливых расспросов у них сложилось довольно хорошее представление о его жизни. Они расспрашивали его о его домашней жизни в дополнение к школе. Они говорили о его друзьях или об отсутствии каких-либо близких друзей. Эндрю понял, что рассказал им практически обо всех аспектах своих 13 лет на земле.

Они знали о его надоедливой младшей сестре, не со слов Эндрю, а со своих собственных слов, поскольку видели ее однажды во время посещения. Она вела себя как типичная самозваная 11-летняя девочка. Они спросили его о его маме и папе и о том, какими они были. Оба они происходили из скромного рабочего класса, но были полны решимости, что у их детей будут лучшие возможности в жизни, чем у них. Вот почему Эндрю посещал дорогую частную школу в центре Эдинбурга. В результате денег было мало, а атмосфера дома была напряженной. Вот тут-то и проявился эгоцентризм Эндрю. Только поговорив об этом с Лесли и Фейт, он понял, что его образование было причиной многих проблем дома.

Не все проблемы были связаны с оплатой частной школы, которую решили оплачивать его родители. Болезнь Эндрю изначально свела их вместе, но продолжающийся стресс действовал всем на нервы. В результате всего этого он с нетерпением ждал, когда Лесли приедет и посидит с ним и Фейт гораздо больше, чем визитов своей семьи. Иногда он чувствовал себя виноватым из-за этого, но большую часть времени он был рад, что они отправились домой и оставили его в покое.

Он рассказал о своих занятиях в школе и о том, как он полностью справлялся с учебой и не находил в этом ничего сложного, кроме языковых курсов. Рак сделал его фигуру истощенной, но до этого он не был ни в малейшей степени спортивным, и он объяснил это также. Он был в хорошей физической форме в том смысле, что повсюду ходил пешком и катался на велосипеде по окрестностям, но не участвовал ни в каких организованных мероприятиях. Эндрю также рассказал о том, что он был очень незрелым, постоянно пытался тусоваться с ‘крутыми ребятами’, что бы, черт возьми, это ни значило, и вообще был настоящей занозой. Он рассказал