поначалу сопровождался писком и покраснением. Именно благодаря их настойчивости он в конечном итоге смог поговорить с ними. Эндрю не понимал, почему это отличается от общения с Моникой. Конечно, он краснел и иногда заикался при разговоре с ней, но Лесли была другой.

У Лесли было доброе сердце, и, казалось, она понимала, через что он проходит. Возможно, это были последние пять лет общения с заикающимися и краснеющими мальчиками, но она знала, как вывести его на чистую воду. День за днем и она, и Фейт успокаивали его, и ему удавалось вести разумную беседу с ними обоими. Первая неделя была до смешного ужасной, постоянные румянцы и нечленораздельное бормотание. Эндрю иногда хотелось, чтобы они просто оставили его в покое. Хотя через десять минут он был бы безмерно счастлив, что заставил одного из них улыбнуться.

Единственной областью, о которой Эндрю мог поговорить с Фейт без особых усилий, был рак. Как и он, она устала от того, что у нее никогда не было честного разговора, особенно о возможности смерти. Она лечилась от лейкемии, завершила курс химиотерапии, который не был успешным, и только что получила трансплантацию костного мозга от Лесли. Они находились в периоде ожидания, чтобы посмотреть, сработало ли это.

Однажды ни с того ни с сего спросила Фейт.

“Эндрю, ты боишься умереть?”

Его первым побуждением было либо отрицать, либо уклониться от ответа, но Фейт и слышать об этом не хотела. Она посмотрела на него.

“Ответьте мне честно, пожалуйста. Я не могу говорить об этом ни с кем другим. У меня была химиотерапия, а теперь пересадка костного мозга. Вы проходите химиотерапию после того, как облучение не помогло. Вы боитесь смерти?”

Она снова взмолилась. Он несколько мгновений смотрел на нее, лихорадочно соображая. Перед ним была молодая женщина, боявшаяся, что у нее может не быть будущего и не с кем об этом поговорить. Она, вероятно, сталкивалась с такими же благонамеренными, но раздражающими отказами и отмахиваниями, как и он, поэтому он глубоко вздохнул и начал.

“Теперь это постоянный страх, Фейт. Осенью я думал об этом, но это не было всепоглощающим. Но по мере того, как мое лучевое лечение продлевалось, становилось хуже. Кроме того, онкологическое отделение в "Больных детях" было ежедневным напоминанием о том, что не всем стало лучше. Иногда я мог отвлечься школьными занятиями. Оно стало для меня убежищем, где мои мысли были заняты другим. Школьные занятия были в некотором смысле моим будущим; это мое настоящее”.

Эндрю обвел рукой вокруг, чтобы охватить их текущее окружение.

“Теперь, когда я здесь, это все, о чем я думаю”.

Он продолжил объяснять, как его мысли метались по этому предмету. У него был не один страх, а скорее их серия. Обсуждался недостаток честности, по крайней мере, в лицо, со стороны его родителей и врачей. Он сказал Фейт, что подслушал, как один из врачей, голосом которого можно было резать бетон, объяснял, что главной проблемой является распространение рака на другие его органы. Что было недосказано, но он понял, что это будет окончательно. Он говорил о попытках оставаться сильным, позитивном настрое, поддержании стоического поведения и т.д., И о том, как он был бы зол на себя за то, что беспокоился о смерти и слишком много думал о ней. Он рассказал Фейт о своем общем беспокойстве по поводу химиотерапии и рака и о том, как он справится с болью. Была ли эта боль предшественницей боли, если бы он умирал? В целом это был сбивчивый рассказ о последних четырех месяцах борьбы с раком и беспокойстве о выживании. А потом был самый глубокий из мучительных снов, которые у него были.

“У меня ужасные мысли и сны о том, что я не выживу, и что каким-то образом так и должно быть. Как будто это Судьба или что-то в этом роде. Два или три года назад мы изучали греческую мифологию в классе, и я читал о Судьбах. Может быть, это моя жизнь, и так суждено, что она будет короткой и скоро оборвется. Это страх, который лежит в основе всех остальных. Что это предначертано, и я ничего не могу поделать. Моя смерть уже предначертана, и никто ничего не может поделать”.

Эйч сделал паузу и снова посмотрел на Фейт. Она молчала, пока он болтал последние несколько минут.

“Меня сбила машина, когда мне было 7 или 8 лет, это был единственный раз, когда меня допустили к Больным детям. Мне повезло, я получил порез на колене и несколько царапин, но в остальном я был в порядке. Я думал о том дне последние несколько месяцев, пока лежал в больницах. Это могло убить меня. Было ли это не мое время? Пришло ли сейчас мое время?”

Он снова сделал паузу на несколько мгновений и собрался с мыслями.

“Да, Фейт, я боюсь смерти, но в то же время я знаю, что страх этого не остановит. Может быть, мне суждено умереть, и недели и месяцы беспокойства ничего не изменят?" Как вы можете видеть, мои мысли по этому поводу повсюду. Страх, фатализм, позитивный настрой, снова страх. Полагаю, зависит от времени суток и того, как я себя чувствую.”

Наконец он остановился и застенчиво улыбнулся ей. Она мягко рассмеялась и улыбнулась в ответ.

“Я всего лишь искал ответа”да" или "нет", Эндрю".

Она продолжала улыбаться, чтобы убрать колкость из слов.

“Вы интересный молодой человек, Эндрю Маклеод. Для начала, вы явно уделяли внимание урокам греческой мифологии! Спасибо, что были так честны со мной. Приятно поговорить с кем-то честно и открыто. Я пытался поговорить со своими родителями, но это было бессмысленно. На данный момент они полностью все отрицают. Время от времени я буду просить Лесли немного рассказать об этом, но она не может справиться с таким количеством. Она действительно ходила в библиотеку и искала для меня информацию о лейкемии и ее методах лечения. Я не знаю, осознаете ли вы это, но это в значительной степени мой последний шанс. Так что, как и у вас, мой уровень беспокойства растет”.

Этот разговор, казалось, разрушил последние барьеры между ними. Фейт и Эндрю теперь были не девочкой и мальчиком-подростками, а скорее друзьями, сражающимися с общим врагом. Они долго говорили о своих страхах. Фейт боролась со своей лейкемией более двух лет, по сравнению с его всего пятью месяцами. Эндрю потратил много времени, слушая ее. Она прошла через гораздо большее, чем он. Ее история была