– О чем тебе нужно поговорить?

– Помнишь, как ты однажды сказала мне, что просто проснулась утром и знала, что нужно делать?

Прежде мы никогда не говорили о той ночи.

– Да, – ответила она, слегка кивнув и не отводя взгляда.

– Я так же проснулся несколько дней назад.

Она легла рядом и положила руку мне на грудь. Так мы лежали довольно долго.

– Я вышла из дела шесть лет назад, – проговорила она наконец.

– Тогда почему ты здесь?

– Я же понимала, каково быть оклеветанным. Я всегда это понимала. И приезжала по твоему первому звонку, потому что так должна поступить любая женщина, которой мужчина спас жизнь. От него не требуется ни любви, ни заботы, ничего такого. Достаточно, что однажды он спас твою жизнь, и тогда ты заботишься о нем. Неважно, что теперь я благопристойная трудящаяся – настоящая массажистка с лицензией; если зовешь, я прихожу.

– Думаю, сегодня я позвал тебя в последний раз, – признался я.

– Тогда можем иногда вместе пропускать по стаканчику или что-то в этом роде, – предложила она. – А теперь – поворачивайся.

На сей раз массаж был мягче и обширнее. Она массировала мне мочки ушей, пальцы ног, нежную кожу между пальцами рук и сухожилия стоп. И все время она что-то говорила и говорила, но я почти не различал слов.

– Папа?

Давненько я так хорошо не высыпался. После одиночки я вообще плохо сплю. Пару часов подремлю – и это лучшее, на что я могу надеяться. Но сейчас, когда Эйжа-Дениз потрясла меня за плечо, я очнулся от настоящего глубокого сна, даровавшего отдых.

– Да, милая?

– Ты что, проспал весь день?

– А который час?

– Начало пятого.

Я сел, закутавшись в одеяло.

На Эйже было светло-коричневое платье, которое доходило почти до колен, и хотя оно подчеркивало ее фигуру, но все же не обтягивало.

Глядя на нее в таком взрослом облачении, я вдруг осознал, что так она кажется еще более привлекательной и выглядит достаточно взрослой, чтобы этой привлекательностью воспользоваться. Я усмехнулся, понимая, что этого цыпленка в яйце не удержишь.

– На что ты смотришь, папочка?

– В глаза судьбе.

– С тобой все в порядке?

Я обдумал этот вопрос и в конце концов сказал:

– Присядь-ка.

Она опустилась на краешек кровати и склонила голову набок, как частенько делала, когда была ребенком.

– Ну что? – спросила она.

– Я просто хотел сказать, что самое лучшее в моей жизни – это возможность наблюдать, как ты растешь и становишься женщиной.

– А я поговорила с мамой, – поделилась она.

– Правда?

– Она рассказала мне, что она сделала. По ее словам, не все так плохо, но я возразила, что она прекрасно представляла все последствия такой подставы. Кажется, она поняла.

– Спускайся вниз, – попросил я. – Дай я оденусь.

Несмотря на мой поздний подъем, день прошел почти нормально. Эйжа делала необходимые телефонные звонки и заполняла для меня чеки. А я смотрел на улицу Монтегю и думал об Эффи, которая притворяется проституткой, чтобы поддержать меня, и о Мэле, вылетающем из преисподней в образе огненной птицы, дабы служить мне ангелом-хранителем.

Я намеревался использовать полученные от Уиллы деньги на проведение полного расследования дела Стюарта Брауна о Свободном Мэне. Но сперва нужно подготовиться и разобраться с некоторыми делами, которые Управление полиции Нью-Йорка успело повесить мне на шею.

– «Англ-дангл»[11], – после четвертого гудка в трубке послышался глубокий хрипловатый женский голос. Была половина седьмого, и Эйжа собиралась уже домой.

– Будьте добры, Марти Морленда, – попросил я.

– Кого?

– Мой друг Марти сказал, что будет в вашем баре, а я могу позвонить ему… в шесть.

– Во-первых, – раздраженно сообщила дама на том конце провода, – сейчас шесть тридцать. Во-вторых, даже если бы этот ваш, как вы говорите, друг был здесь, вам надо было бы перезвонить на платный номер, чтобы поговорить с нашим гостем.

После этого она бросила трубку, а я улыбнулся.

– А что смешного? – Эйжа смотрела на меня, замерев в дверях.

– Люблю я свою работу, – признался я.

– Ты занимаешься этим делом для мисс Портман?

– Разумеется.

– Ты здорово напугал недавно Коулмана.

– О, правда?

– Они с мамой каждый вечер об этом говорили, когда думали, что я уже сплю. Она все гадает, что же он такое сделал, за что ты можешь его прижать.

– А он что говорит?

– Я не могу расслышать. Он обычно говорит шепотом, это мать кричит. Но знаешь что, папочка?

– Что?

– Я думаю, ты должен вызнать его делишки и сдать его.

Я пристально посмотрел на дочь. Оказывается, на моем солнечном зайчике есть и темные пятна. Она присела на один из ясеневых стульев для посетителей; лицо и поза ее выражали абсолютную серьезность.

Она хотела убедить меня, что она не шутит.

И почему-то от ее тяжелого взгляда мне стало легче.

– Я не могу этого сделать, детка.

– Почему? Да, конечно, мама очень разозлилась на тебя из-за той женщины, но ведь она и сама начала встречаться с Коулманом, когда вы были еще женаты. Я видела его письмо маме, написанное за год до твоего ареста.

– У нее были на то причины, – покончил я с темой, признавая свои грехи, но не желая называть их вслух.

– Но это же он посоветовал ей не вызволять тебя из заключения.

– Откуда ты это знаешь?

– Да как-то она посожалела, что тебе пришлось отсидеть в тюрьме, а он ответил, мол, тогда они уже все обсудили, и ее решение обрубить все концы было правильное.

Я прямо взорвался! Представляю, что натворил бы, но спохватился – вообще-то Монике тогда не требовались ничьи подсказки для разрыва со мной.

– Ты что, взялась следить за собственной матерью, Эй-Ди?

– Она же влезла в мой компьютер. И вообще все время лазит по моим вещам.

– Ну… я не хочу, чтобы ты и дальше так поступала, – проговорил я, стараясь добавить своим словам веса. – И я никогда не отправлю человека в тюрьму. Если только это не по долгу службы.