века входящего в арсенал гомеопатии, но не отвергаемого и специалистами-аллопатами, служит экстракт чабреца, поэтому сироп распространяет вокруг себя характерный запах и относится к редкому виду лекарств: употребление его не только полезно, но и приятно (так полагает по крайней мере один из комментаторов СПС).

А вот чем может пахнуть свинка? По-видимому, теми лекарственными средствами, которые часто применялись советскими людьми для лечения этого заболевания. Вдобавок к полосканиям раствором соды или фурацилина мамы и бабушки часто раскаляли на сковороде соль, засыпали ее в носок и делали прогревания. Также практиковались масляные компрессы.

Впрочем, К. в данном случае не столько вспоминает конкретные запахи свинки и даже пертуссина, сколько воссоздает мучительную и сладкую (в детский сад или школу можно не идти!) атмосферу самоощущения болеющего ребенка. Ср. в послании «Л. С. Рубинштейну» (1987–1988): «Помнишь, в байковой пижамке, / свинка, коклюш, пластилин, / с Агнией Барто лежали / и глотали пертуссин?» (Кибиров 1994: 175), а также в ст-нии «Эпилог» (2005): «И все, что казалось / невыносимым / для наших испуганных душ, / окажется вдруг так легко излечимым – / как свинка, ветрянка, / короче – коклюш!» (Кибиров 2009: 588)[44]. Детские болезни уже появлялись в русской поэзии как элегический мотив; ср., например, у Д. Самойлова («Из детства», 1956):

Я – маленький, горло в ангине.

За окнами падает снег.

И папа поет мне: «Как ныне

Сбирается вещий Олег…»

Я слушаю песню и плачу,

Рыданье в подушке душу,

И слезы постыдные прячу,

И дальше, и дальше прошу.

Осеннею мухой квартира

Дремотно жужжит за стеной

И плачу над бренностью мир

Я, маленький, глупый, больной.

(Самойлов: 129–130)

21

и трофейным австрийским ковром,

После окончания Великой Отечественной войны из европейских стран, в первую очередь из Германии, советскими военнослужащими и примкнувшими к ним чиновниками в качестве трофеев (это слово использовалось современниками и для описания официальных репараций, и для оправдания банального мародерства) было вывезено огромное количество самых разнообразных вещей: от картин, скульптур и коробок с кинолентами (существовало даже понятие – «трофейный фильм») до швейных машинок и портсигаров. Трофейные предметы домашнего обихода, не без основания, ценились гораздо выше отечественных (см. об этом в эффектном эссе И. Бродского «Трофейное» 1986 г.). За ними бережно ухаживали, так что прослужили эти предметы многим из своих новых владельцев очень долго – до конца 1970-х гг. В частности, трофейные ковры пересыпали нафталином, пачулями, далматской ромашкой и другими порошками. Таким образом, ковер в комментируемом стихе, скорее всего, пахнет не только старой шерстью, пылью и накопленными за годы домашними запахами, но и одним из перечисленных средств против моли[45].

Фото: vk.com/muzpervomai Музей Новосибирска

В предшествующем, этом и четырех следующих стихах СПС речь, вероятно, идет не только о запахах из обобщенного детства советского человека, но и о конкретных запахах из детства автора поэмы. Это предположение подкрепляется, в частности, конкретизирующим определением «австрийским» (а не «немецким»/«германским»). Присутствие советских войск в Австрии после окончания войны продолжалось десять лет, вплоть до года рождения автора СПС, так что понимать прилагательное «трофейный» здесь можно расширительно. Отметим, что мотивы, связанные с Австрией, вновь возникнут в «Лирической интермедии» СПС.

Нужно упомянуть, что ковры в ту эпоху, как, впрочем, и сейчас, иногда не расстилали на полу, а вешали на стену ради украшения интерьера и теплоизоляции. В советской оттепельной культуре конца 1950-х – 1960-х гг. «ковер на стене» превратился в одну из эмблем «мещанства» и тяги к «красивости». В подражание трофейным коврам с фигуративными изображениями красавиц, пейзажей и животных (собак и оленей в первую очередь) отечественные подпольные артели быстро наладили производство их дешевых и аляповатых аналогов (см. об этом, например, письмо жены Ивану Денисовичу о «красилях» из повести А. И. Солженицына).

22

свежеглаженым галстуком алым,

Пионерский галстук относится к сфере общественной, но определение-причастие помещает его в мир домашний. Пионерские галстуки (шейные платки треугольной формы) делались из ситца, а затем – из ацетатного шелка. Эти материалы очень легко мнутся, поэтому самые аккуратные пионеры (в первую очередь девочки) гладили пионерские галстуки каждое утро перед школой. За мальчиков галстуки часто гладили их мамы. Одна из бывших пионерок вспоминает: «Гладить галстук надо было с большой осторожностью. Утюги были не в пример нынешним, ацетатный галстук можно было легко сжечь или, что бывало чаще, галстук под утюгом мелко как бы гофрировался. Я гладила галстук мокрым – мочила, отжимала и под утюг. Галстук шипел и издавал немного уксусный запах – довольно приятный» (ЖЖ4). А вот что рассказывает еще одна мемуаристка: «Чтобы получше разгладить, галстук нужно было полностью намочить, так что пока несешь его от крана до утюга, с него капает. И потом пар и шипение из-под утюга. И опасность прожечь дырку, потому что гладишь всегда в последний момент. Галстуки быстро изнашивались: кончиком галстука, например, вытирали с ручки лишние чернила. Если покупали новый галстук, то его могли спереть в спортивной раздевалке или заменить на старый» (Там же). У ситцевых галстуков был немного иной цвет (более интенсивно-красный), свой запах после глажки, не такой, как у «шелковых» (они сосуществовали в 1970-е гг., можно предположить, что во времена пионерского детства автора СПС ацетатные только появились как плод хрущевской «химизации народного хозяйства»). Стоили они, кстати, тоже не одинаково.

В октябрята все советские дети вступали в первом классе; в пионеры – в третьем или в четвертом; в комсомол почти все – начиная с седьмого класса. Галстук вместе со значком был главной отличительной принадлежностью пионера. Считалось, что три его конца символизируют нерушимую связь трех поколений самых передовых советских людей: пионеров, комсомольцев и коммунистов. Образ «галстука алого» встречается также в поэме К. «Лесная школа» (1986): «Кверху брюхом мы плыли по черной реке, / алый галстук зажав в кулаке» (Кибиров 1994: 58). Разумеется, о пионерском галстуке написано множество советских стихотворений и песен. Самое известное, много раз хулигански переделывавшееся – «Пионерский галстук» С. Щипачева. Приведем его начальные строки:

Как повяжешь галстук,

Береги его:

Он ведь с красным знаменем

Цвета одного.

А под этим знаменем

В бой идут бойцы,

За отчизну бьются

Братья и отцы.

(Щипачев: 44)

23

звонким штандыром на пустыре,

Здесь К. продолжает ряд почти неуловимых «детских» запахов и связанных с ними воспоминаний, на этот раз из мира городского двора. Мемуарист рассказывает