тогдашней Марийской Автономной Советской Социалистической Республики, сколько типовой запах в провинциальной советской гостинице, и вместо Йошкар-Олы в этом стихе мог бы фигурировать, например, Урюпинск. Однако то обстоятельство, что К. еще раз упомянет гостиницу именно в Йошкар-Оле в V гл. СПС (с. 406), позволяет предположить, что эта гостиница, и в частности запах в ней, в свое время произвели на будущего автора поэмы особое и сильное впечатление. Также стоит отметить фонетическое сходство первой половины названия города «Йошкар-Ола» с эвфемизмом «Ёш», иногда подставляемым на место «Ёб» в формуле «Ёб твою мать!» (ср. «Ёшкин кот!»; вариант эвфемистической замены «Ёж твою мышь!» наглядно проступает в слове «подмышкой» в предыдущем стихе; см. выше коммент. к стиху «Русским духом, едрить-колотить!», с. 103–104).

«Тюркское» (на самом деле – угро-финское) экзотическое звучание названия города напоминает о сходных блоковских ассоциативных рядах в ст-нии «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться» (1910): «Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма! / <…> / Чудь начудила, да Меря намерила» (Блок 3: 259; ср. коммент. на с. 410). Интересно, что символом провинциальной глуши долгое время служило в русской художественной литературе и публицистике название, которое город Йошкар-Ола носил до 1919 г., – Царевококшайск. Об этом в 1901 г. выразительно писал В. А. Мошков: «Имя этого городка сделалось у нас синонимом самого настоящего медвежьего угла, в котором возможны все виды русских непорядков. Возмущаясь каким-либо выходящим из ряда вон безобразием в городской или общественной жизни столицы или губернского города, наш публицист или „корреспондент из провинции“ восклицает обыкновенно: „подобное безобразие возможно разве что где-нибудь в Царевококшайске!“ Наши сатирики и карикатуристы, желая осмеять городские порядки в провинции, берут обыкновенно царевококшайца и изображают его то тонущим в грязи, то зарывшимся в навоз, то поедающим такую снедь, от которой отворачиваются даже свиньи. Словом, всякому русскому читателю хорошо известно имя Царевококшайска» (цит. по: Белоусов 2008: 111). Таким образом, дважды упоминая в своей поэме о Йошкар-Оле, К. не только делится с читателем своим собственным ярким впечатлением, но и, вольно или невольно, в очередной раз вписывает СПС в литературную, связанную в том числе и с запахами, традицию.

Вспоминая о запахах провинциальных гостиниц, современники К. пишут о туалетах не в номере, а на этаже или даже «во дворе», распространявших запахи экскрементов и хлорки (см.: ЖЖ13), а также о запахах «всякой немудреной пищи» и того, что этой пищей закусывают (Там же). Можно припомнить и сладковатый страшный запах средств вроде знаменитого «Дихлофоса», предохраняющего от клопов (а в реальности – скорее сигнализирующего об их присутствии).

37

и соляркою, и комбижиром / в феврале на холодной заре,

Ср. уже встречавшиеся нам выше упоминания технических горючих жидкостей (керосин) и запахов общепита. Соляркой (или солярой) в бытовом обиходе называют соляровое масло – продукт перегонки нефти, используемый для заправки дизельных двигателей, в частности, тракторов, танков, иногда грузовиков. Комбижир – это комбинированный маргарин с очень большим содержанием холестерина. Солярка и комбижир представляют собой дешевые заменители более качественных продуктов потребления (бензина и сливочного масла), оба они обладают резким и не слишком приятным запахом (комбижир приобретает его при разогревании), оба не пользовались большой популярностью у горожан, но жившая бедно советская деревня и особенно советская армия ими не брезговали. Близкое соседство со стихом «Заскорузлой подмышкой мундира» и упоминание о холодной зимней заре, пропитанной запахами солярки и комбижира, позволяет предположить, что речь в комментируемых стихах идет об армейских воспоминаниях автора, например о раннем построении полка на плацу, тем более что плац, как правило, располагался неподалеку и от солдатской столовой, и от полкового гаража (на армейском сленге – парка). «Есть в армии все время хотелось очень, но я, например, комбижир из своей миски с кашей сливал на стол, и он там мгновенно застывал», – делится воспоминаниями младший современник К. (ЖЖ14). Ср. также в части «От автора» сборника К. «Стихи о любви» (1988), где комбижир упоминается в ряду хозяйственно-экономических примет-аббревиатур советской эпохи: «Обречен ли на гибель колхоз, / Госкомстат, Агропром, комбижир, корнеплод» (Кибиров 1994: 207).

Второй из комментируемых стихов восходит, вероятно, к одному из основополагающих для послевоенного советского дискурса ст-нию А. Межирова «Коммунисты, вперед!» (1947):

И пробило однажды плотину одну

На Свирьстрое, на Волхове иль на Днепре.

И пошли головные бригады

Ко дну,

Под волну,

На морозной заре

В декабре.

(Межиров: 166)

В поэме «Сортиры» (1991) К. вспоминает, как в детстве выступал с чтением этого ст-ния на сцене армейского клуба (Кибиров 2001: 194). По устному свидетельству автора СПС, первоначально в поэму должна была входить еще одна интермедия, кроме лирической (см. ниже. с. 340–364), где описывалось бы как раз это чтение наизусть и приводился бы полный текст ст-ния Межирова.

Ср. еще в поэме К. «Лесная школа» (1986): «В феврале на заре я копаюсь в золе» (Кибиров 1994: 57).

38

и антоновкой ближе к Калуге,

Ближайшая литературная (и, видимо, запланированная К.) параллель – «Антоновские яблоки» (1900) Бунина, где уже на первой странице описывается «запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести» (Бунин 1: 408)[49]. Ср. также в «Русской песне» (1989) К.: «мне тополь достался в наследство, / <…> / антоновка, шпанка, апорт» (Кибиров 2001: 120). Упоминание о Калуге продолжает во «Вступлении» тему запахов русской провинции. Ближайший контекст – ст-ние Гандлевского «Устроиться на автобазу…» (1985): «Проездом из Газлей на юге / С канистры кислого вина / Одной подруге из Калуги / Заделать сдуру пацана» (Гандлевский: 133). Вместе с тем у К. «ближе к Калуге», видимо, обозначает вектор движения от Москвы – на юг (так сказать, к бунинским местам).

39

и в моздокской степи анашой —

Этот стих опять контрастирует с предыдущим, «умильным» и «невинным». Анаша – разговорное название марихуаны, слабого наркотика, добываемого из высушенных листьев определенных сортов конопли. В советское время предпочтение одного из двух названий многое сообщало о говорившем. Словом «марихуана», как правило, пользовались в среде хиппи и других ориентированных на Запад продвинутых молодых и не очень людей; синоним – слово «план» – мог маркировать принадлежность к криминальной субкульуре. «Анашой» чаще называли марихуану в коллективах попроще, оба термина бытовали в дворовой и армейской среде, в которых употребление этого вида наркотика уже в 1970-е гг. было широко распространено. Ср., с одной стороны, дворовую песню с рефреном «Анаша, анаша, до чего ж ты хороша!» [12] (известную в исполнении Алексея Хвостенко) и – с другой – более раннюю воровскую песню «Ой, планичек, ты, планичек» (Джекобсоны 2014: 222).

Моздокская степь расположена в Северной Осетии