— Какой, к черту, секс?! У меня и так всеболит! — прокричала я и, отстранив от себя Хенка, бросилась на кухню кмусорному ведру.

Я вывалила из ведра презервативы на пол и,задыхаясь от возмущения, вновь прокричала:

— Что это такое?!

— Гандоны, — ни грамма не смутился Хенк,словно чувствовал, что я могу задать этот вопрос, и был готов к ответу в любуюминуту.

— Что???

— А ты что, разве сама не видишь?

— Вижу.

— Тогда почему спрашиваешь?

— Но ведь их ровно двенадцать штук и они всеиспользованы. У меня все болит…

— Еще бы у тебя все не болело! Я сегодня дралтебя всю ночь. Ты вчера опять так быстро уснула, а у меня, как назло,сексуальный голод. Я же уже говорил тебе о том, что у меня три года не быложенщины. Так что двенадцать использованных презервативов для меня не предел. Ямогу и больше. Как только ты уснула, у меня сразу встал и стоял всю ночь.

— Ты хочешь сказать, что все эти презервативыпринадлежат тебе? — от удивления я открыла рот и тяжело задышала.

— Конечно. А кому же еще? Я никогда и ни с кемне делю свою любимую женщину.

— Но ведь это невозможно!

— Может быть, для русского мужчины невозможно,а для голландского, после трехлетнего воздержания, вполне реально. Танюша, дане смотри ты на меня такими перепуганными глазами. Это только начало. Я тольковхожу во вкус, а когда я в него окончательно войду, то ли еще будет!

— Что-то в нашу самую первую близость, которуюя помню как единственную, ты был не на высоте. И это несмотря на три годавоздержания.

— Так я растрахался! Чтобы войти во вкус,нужно немного времени. И ты, родная, мне его дала.

— Какую-то чушь ты несешь, честное слово.

— Наступит момент, когда в помойном ведребудут валяться на двенадцать презервативов, а все тридцать!

— А это откуда?

Я повернулась к Хенку спиной и указала нашрамы и полосы на спине и на ягодицах.

— Прости, любимая, но я настолько вошел вовкус, что слегка похлестал тебя ремешком. Если тебе это не нравится, то яобещаю, что больше такого не повторится.

Я смотрела на Хенка перепуганным взглядом и сужасом думала о том, что передо мной не просто психически нездоровый, а реальноопасный человек.

— Хенк, ты в своем уме?

— Я в самом что ни на есть здравом уме.

— Я хочу знать, что было сегодня ночью!

— Я же уже все тебе рассказал. Милая, я трахалтебя всю ночь. Это были незабываемые ощущения.

«А что, если он говорит правду?» — пронеслосьу меня в голове. Ну, не может быть. Это просто невозможно! Я была вне себя отвозмущения. Да и боль в промежности не утихала. Мне было очень страшнонаходиться вблизи Хенка. На душе было не просто нехорошо. На душе былопо-настоящему паршиво.

Конечно, я могла накинуться на Хенка скулаками, устроить истерику и перевернуть кверху дном весь дом для того, чтобынайти свои документы, но я четко отдавала себе отчет в том, что это вряд липриведет к хоть какому-нибудь положительному результату. Хенк просто меняпобьет, опять напичкает какими-нибудь таблетками и начнет проделывать своигрязные штучки. Куда проще не связываться с этим душевнобольным человеком, апросто уйти из этого дома, найти полицейский участок и заявить на Хенка вполицию.

Помассировав пульсирующие виски, я быстрооделась, схватила свою дорожную сумку и направилась к выходу. Обезумевший отмоей выходки Хенк бросился к входной двери и перегородил мне дорогу. В еговзгляде читалось недоумение.

— Таня, ты куда собралась? — в голосе Хенкапослышались истерические нотки.

— В Москву, — стараясь не терятьсамообладания, ответила я.

— Как в Москву?

— Спасибо, Хенк, я у тебя погостила, пора ичесть знать. Сам знаешь, в гостях хорошо, а дома лучше.

— Я тебе не понравился?! — злобно прошипелизрядно раскрасневшийся мужчина.

— Может быть, ты и неплохой, — ушла я отпрямого ответа, — но нам с тобой не по пути. Мне нужно домой. Если я здесьзадержусь еще на пару дней, то меня можно будет смело отправлять впсихиатрическую лечебницу.

— А как же ты вернешься домой без обратногобилета, паспорта и денег? — хитровато прищурил глаза Хенк.

— А может быть, ты займешь у кого-нибудь дляменя денег? — сама того не ожидая, задала я вопрос. — А я как приеду в Москву,сразу тебе вышлю.

— Зачем тебе деньги, если у тебя паспорта нет?

— Я в полицию обращусь. Там что-нибудьпридумают.

— Значит, ты сейчас собралась в полицию?

— Собралась. Так ты дашь мне денег на обратнуюдорогу или нет?

— У меня нет лишних денег. Ты же знаешь, чтосейчас я безработный, весь в долгах. А еще я хочу сказать, что ты никуда отменя не уедешь.

— Как это не уеду? Я совершенно свободнаядевушка.

Я дерзко посмотрела на Хенка, но его лицо менянапугало. Оно было каким-то застывшим, безжизненным, страшно отталкивающим инеимоверно жестоким. Мне показалось, что стоявший передо мной мужчина весь налилсякровью. А в его глазах читалось такое безумие, что мне начинало казаться, чтоХенк сейчас возьмет меня за шею и без лишних слов просто задушит. В который размне стало по-настоящему страшно. Боже, с кем же я переписывалась все это время,в кого влюбилась, на кого надеялась и кому доверилась!

Теперь я уже не видела перед собой высокого,улыбчивого красавца-блондина. Я видела ужасно неприятного типа с красным лицом,безумными глазами и слишком тонкими, некрасивыми губами.

— Отойди с дороги, — процедила я сквозь зубы ипопыталась отодвинуть стоящего, как стена, Хенка. Естественно, что ничегопутного у меня не вышло.

Вместо того чтобы отойти, Хенк выхватил у менясумку, швырнул ее на пол и со всей силы толкнул меня в коридор, ведущий вкомнату. Я больно ударилась спиной о стену и, закрыв лицо руками, всхлипнула:

— Хенк, только, пожалуйста, не бей. Ну,пожалуйста!

Но, видимо, Хенка уже вряд ли могло что-тоостановить. Широко раздувая от гнева ноздри, он принялся что было сил пинатьменя ногами.