— Боюсь, как фотограф я уже давнодисквалифицировалась, — честно ответила Глэдис. — Вот уже много лет яне занимаюсь профессиональной фотожурналистикой. Я снимаю только собственныхдетей. Пол кивнул.

— Дик предупредил меня, что вы очень скромны и что я недолжен верить ни одному вашему слову, когда вы говорите о себе и о своем таланте.Насколько я знаю, вашими излюбленными съемочными площадками были зоны боевыхдействий и катастроф, не так ли?

Это весьма вольное переложение ее биографии заставило Глэдисрассмеяться, хотя доля истины в том, что рассказал Полу Дик, несомненно, была.В молодости она действительно выполняла довольно опасные задания и побывала втаких местах, добровольно отправиться в которые нормальному человеку вряд липришло бы в голову.

— Мне это знакомо, — продолжал между темПол. — Правда, я никогда не увлекался фотографией, но в молодости былвоенным летчиком, а потом — до того, как женился во второй раз, —занимался доставкой гуманитарных грузов в самые отдаленные уголки земного шара.Думаю, мы с вами бывали в одних и тех же местах…

Он говорил об этом без малейшей бравады, и Глэдис подумала,как было бы интересно заснять на пленку хотя бы часть его приключений.

— И вы до сих пор занимаетесь подобными вещами? —спросила она. Разумеется, она понимала, что миллионер и финансист вряд липродолжает лично летать в районы бедствий, чтобы доставить нуждающимся воду,продовольствие или теплые вещи, но бог его знает. Перед ней был человекмногогранный, полный внутренних контрастов и, несомненно, обладающийбеспокойным, сильным характером. Вряд ли, размышляла она, жизнь в окружениироскоши и комфорта способна была полностью удовлетворить его, хотя своегобогатства Пол ничуть не стыдился. Его яхта была наглядным тому примером. Крометого, Глэдис слышала о громких победах Пола Уорда на Уолл-стрит, где он сталживой легендой. Это тоже требовало ума, собранности и характера.

— Я бросил летать несколько лет назад, — ответилПол спокойно. — Селине казалось, что это слишком опасно. Однажды она дажезаявила, что у нее нет особенно сильного желания остаться вдовой.

— С ее стороны это… разумно, — промолвила Глэдис,чтобы что-нибудь сказать. Она просто не знала, как бы сама повела себя на местеСелины Смит.

— За все время мы не потеряли ни одного пилота, ниодной машины, — доверительно сообщил ей Пол. — Но я не хотелрасстраивать ее. Впрочем, хотя сам больше не летаю, я продолжаю финансироватьмою Ассоциацию бывших военных летчиков. Только в последние годы мы совершилинесколько рейсов в Боснию, доставляя медикаменты, детское питание и другиегуманитарные грузы. И, разумеется, мои люди работали в Руанде…

Пол произвел на Глэдис сильное впечатление. Ей захотелосьнемедленно сфотографировать его, но она не решилась.

Потом Пол разговаривал и с другими гостями. Полчаса спустяон пригласил всех в столовую. Здесь явно соблюдались правила этикета. Посудабыла из тонкого фарфора, бокалы — из хрусталя, белоснежные полотняные скатертибыли накрахмалены и покрыты искусной ручной вышивкой. Глэдис подумала, что Полсодержит яхту в безупречном порядке. Словно роскошный отель или, точнее, дом, вкотором всем гостям должно быть хорошо и уютно. Очевидно, Пол Уорд был нетолько отличным моряком, но и гостеприимным хозяином.

За ленчем Глэдис неожиданно для себя оказалась по правуюруку от Пола, и это почетное место ей очень польстило. Кроме того, сидя рядом,они могли беспрепятственно разговаривать. Казалось, нет такой вещи, о которойПол не знал бы или не имел своего мнения. Даже в искусстве он разбирался почтипрофессионально, хотя в ответ на прямой вопрос Глэдис Пол признал, что егострастью является политика. Он просто поразил Глэдис нестандартностью подхода кобщеизвестным вопросам. Именно таким и должен был быть человек, сумевший стольмногого добиться в жизни. Но в нем угадывались мудрость и доброта, не лишен онбыл и чувства юмора, причем смеялся больше над собой, чем над другими, и это немогло не понравиться Глэдис, как любому нормальному человеку.

Но в конце концов разговор всегда возвращался к парусам,яхтам и морским просторам.

Очевидно, это давало ему силы, чтобы преуспеть на всехостальных поприщах.

Тут, ненадолго отвлекшись от разговора, Глэдис перехватилаулыбку Сэма, болтавшего с Диком Паркером. Эта улыбка сказала ей очень многое.Всего за каких-нибудь пару часов Пол Уорд стал кумиром ее сына, затмив вкакой-то степени и отца, и даже ее самое.

— Мне очень понравился твой сын, — сказал Пол,когда после обеда они пили кофе из чашек тончайшего лиможского фарфора (заобедом они все-таки перешли на «ты», хотя Глэдис это далось нелегко). —Седина никогда не хотела детей. Она чрезвычайно предана своей писательскойкарьере и боится, что дети помешают ей добиться успеха.

Он сказал это совершенно спокойно, не сделав никакихзамечаний по поводу того, как он сам относится к подобному решению. Глэдисподумала, что для него, возможно, это не имело большого значения. У него-то ужебыл сын. Но как в свете всего вышесказанного будет выглядеть в глазах Пола онасама, пожертвовавшая карьерой ради детей?

— Седина никогда не жалела о своем решении, —продолжал тем временем Пол. — По крайней мере, мне так кажется. И, честноговоря, — добавил он доверительно, — я не думаю, что Селина сумела быобращаться с детьми как должно. У нее непростой характер, к тому же онадействительно очень занята.

В его последних словах слышалось чуть ли не сожаление, иГлэдис захотелось спросить у него, что, собственно, значит «непростойхарактер», но она не осмелилась. У нее было такое чувство, что Пол счастлив сСединой, и подобный вопрос был бы просто бестактным.

После кофе и десерта разговор продолжался уже на палубе. Поли Глэдис сели рядом в глубокие кресла и заговорили о путешествиях.

— Каждый раз я как будто открываю новую землю, —признался он. — Вот почему мне понадобилась яхта, способная добраться долюбого самого далекого острова в самом далеком океане. К сожалению, сейчас уменя слишком мало свободного времени. Я, наверное, уже раз сто собирался уйти вотставку, но Селина пока не собирается бросать свою карьеру. А без нее мнесвободное время ни к чему… — Он печально улыбнулся. — У меня такоеощущение, что, когда Селина отложит перо, я буду уже глубоким стариком и менябудут возить в инвалидном кресле.

— Надеюсь, что нет, — вежливо заметила Глэдис.

— Я тоже, — твердо ответил он и посмотрел нанее. — А ты? Ты собираешься вернуться к своей работе или все еще слишкомзанята с детьми? У тебя ведь их, кажется, четверо? И Сэм — самый младший?

— Да, Сэм самый младший. Моей старшей дочери —четырнадцать, остальные двое поместились между ними… — машинально ответилаГлэдис, раздумывая о том, представляет ли он, что такое иметь четверых детей.

Полу действительно казалось, что четверо — это, пожалуй,чересчур, однако он не собирался навязывать Глэдис свое мнение, к тому же она,похоже, была горда своим материнством. Единственный, о ком за все время она несказала ни слова, был ее муж, и Пол сразу это заметил. Заметил и сделалкое-какие выводы.