— Да, мамочка, но он сказал, что если я когда-нибудьрасскажу… иногда ты становишься как безумная, он сказал… как в ту ночь, когдаты ударила его молочником… он сказал, что если я вдруг задумаю рассказать тебе,то мне лучше вспомнить о топорике… и…

— Нет, ты говоришь не о том, — сказала я. — Ты должна начатьс самого начала и рассказать все по порядку. Но одно я хочу знать прямо сейчас.Твой отец приставал к тебе?

Селена опустила голову и промолчала. Это был ответ, которыйбыл нужен мне, но, мне кажется, она должна была услышать ответ из собственныхуст.

Пальцем я подняла ее голову за подбородок, пока наши глазане встретились.

— Он приставал к тебе?

— Да, — ответила Селена и снова разрыдалась. Однако в этотраз рыдания были не столь продолжительными и глубокими. Я не мешала ей,выигрывая время на раздумья о том, как поступить дальше. Я не могла спросить:«Что он сделал с тобой?», потому что, вполне возможно, она и сама не зналаэтого хорошенько. Единственный вопрос, приходивший мне в голову, был: «Онтрахнул тебя?», но я подумала, что и этого она может не понять, даже если язадам его настолько грубо и откровенно. К тому же меня саму коробило от этих слов.

Наконец я сказала:

— Селена, отец входил в тебя своим пенисом? Он вставлял егов тебя?

Селена покачала головой.

— Я не позволила ему этого, — она снова расплакалась. — Покрайней мере, пока.

Ну что ж, после этого мы обе немного расслабились. То, что ячувствовала, было бешеной злобой. Как будто внутри у меня появился глаз, осуществовании которого я раньше даже не догадывалась, и все, что я видела им,было длинным, вытянутым, как у лошади, лицом Джо, с вечно приоткрытыми губами ижелтыми зубами, с небритыми красными щеками. С тех пор я видела это лицопостоянно, этот глаз никогда не закрывался, даже когда закрывались два других,и я засыпала; я начала понимать, что он не закроется до самой смерти Джо. Этокак любовь, только со знаком минус.

А в это время Селена рассказывала мне все с начала и доконца. Я слушала, ни разу не прервав ее. Конечно, все началось с той самойночи, когда я ударила Джо, а Селена подошла к двери и увидела его скровоточащим ухом, а меня — с топориком, занесенным над ним, как если бы ядействительно собиралась размозжить ему голову. Единственное, чего я хотела,так это остановить его, Энди, и я рисковала жизнью, делая это, но этого Селенане увидела и не поняла. Все, что она увидела, говорило в его пользу. Благиминамерениями вымощена дорога в ад, и знаешь, это правда. Я знаю это изсобственного горького опыта. Но я не знаю, почему — почему попытка сделатьдобро часто приводит к плохому исходу. Наверное, это для более умных голов, чеммоя.

Я не собираюсь рассказывать здесь всю историю — не из-затого, чтобы пощадить Селену, а потому что она слишком длинная и слишкомболезненная, даже теперь она вызывает боль. Но я перескажу тебе первые словаСелены. Я никогда не забуду их, потому что они еще раз подтверждают пропасть,разделяющую то, как события смотрятся со стороны, и каковы они на самом деле…внешнюю и внутреннюю стороны.

— Он выглядел таким несчастным, — сказала она. — По его щекетекла кровь, а в глазах застыли слезы, и он был таким несчастным. Я ненавиделатебя больше за этот вид, чем за кровь и слезы, мамочка, и я решила всевозместить ему. Прежде чем лечь в постель, я опустилась на колени и сталамолиться. «Господи, — сказала я, — если ты не позволишь ей больше бить его, явсе возмещу ему. Клянусь. Ради всего святого. Аминь».

Догадываешься, что я чувствовала, услышав эти слова отсобственной дочери через год или около того, когда считала эту тему ужезакрытой? Догадываешься, Энди? А ты, Фрэнк? И ты, Нэнси Бэннистер изКеннебанка? Нет, я вижу, что нет. И не приведи Господь вам хоть когда-нибудьиспытать подобное.

Селена стала угождать отцу — подавала ему особо лакомыйкусочек, сидела рядом с ним на ручке кресла, когда мы смотрели телевизор,слушала его, когда он разглагольствовал о взглядах Джо Сент-Джорджа на политику— о том, что Кеннеди распустил католиков и баптистов и теперь они наводнили всюстрану, что коммунисты пытаются запустить негров в школы и что вообще всястрана скоро просто развалится. Она слушала, улыбаясь его шуткам, угощала егопопкорном, а Джо вовсе не был глухим, чтобы услышать — возможность постучаласьв его дверь. Он перестал морочить ей голову россказнями о политике и сталбесчестить меня — какая я могу быть безумная, если разозлюсь, и тому подобное,он рассказывал ей обо всем, что было плохо в нашем браке. Согласно его версии,во всем была виновата только я.

А в конце весны 1962 года Джо стал прикасаться к ней несовсем по-отцовски. Однако вначале было только это — легкое поглаживание ног,когда они сидели рядом, а меня не было в комнате, легкое поглаживание попки,когда она приносила ему пиво в сарай. Вот где все и началось. К середине июлябедная Селена боялась его так же, как уже боялась и меня. К тому времени, когдая наконец-то решила взять все в свои руки и поехала на материк с целью получитьот Селены ответы на мои вопросы, он сделал с ней все, что делает мужчина сженщиной, прежде чем трахнуть ее… и запугиваниями заставлял и ее делать кое-чтоему.

Я думаю, что он сорвал бы с нее цвет еще до Дня Труда, еслибы Джо-младший и Пит не крутились под ногами, рано приходя из школы. Малыш Питвряд ли понимал что-нибудь, но, мне кажется, Джо-младший догадывался, чтопроисходит, и намеренно мешал ему. Благослови его Господь, если это так, вотчто я могу сказать. От меня толку было мало, ведь я работала подвенадцать-четырнадцать часов в сутки. И в то время, пока меня не было, Джокрутился дома, приставая к ней, требуя поцелуев, упрашивал ее прикоснуться кего «особым местам» (вот так он называл это) и говорил ей, что не можетудержаться, он вынужден просить — она так добра с ним, а я — нет, у мужчиныесть определенные потребности и тому подобное. Но Селена ничего не могла никомурассказать Если она расскажет, говорил Джо, то я наверняка убью их обоих. Онпостоянно напоминал Селене о кувшине и топорике. Он продолжал рассказывать ей,какая я холодная, отвратительная сука, а он не может ничего поделать с собой,потому что у мужчины есть определенные потребности. Он вбивал ей в голову всюэту чепуху, пока Селена наполовину не помешалась от этого. Он…

Что, Фрэнк?

Да, он работал, но работа, которой он занимался, нестановилась для него преградой, когда речь шла о соблазнении дочери. Я сгоречью называла его на все руки мастером — этим он и занимался. Джо выполнялмножество поручений отдыхающих и охранял два дома (надеюсь, что люди, нанявшиеего, хорошенько попрятали все ценное); потом было четверо или пятеро рыбаков,которые приглашали его в помощники, когда были сильно загружены работой, — онпомогал им вытаскивать сети, — и, конечно, у него был маленький грузовичок дляперевозки грузов. Другими словами, он работал так, как работают большинствомужчин на острове (хотя и не столь усердно, как другие) — то там, то сям. Такоймужчина вполне может выделить для себя несколько часов, а в то лето и в началеосени Джо устроился так, чтобы проводить дома как можно больше свободноговремени, пока менй нет. Чтобы быть с Селеной.