Интересно — понимаете ли вы, что я хочу, чтобы выобязательно поняли? Замечаете, как усердно он старался залезть ей в мозги,чтобы потом забраться ей в трусы? Мне кажется, именно воспоминание обо мне итопорике дало ему такую власть над ней, именно эту угрозу он использовал чащевсего. Когда Джо увидел, что не может с помощью этого добиться сочувствия, он сталзапугивать Селену. Он вновь и вновь повторял ей, что я выгоню ее из дома, есликогда-нибудь узнаю, чем они занимаются. Чем они занимаются! Господи! Селенасказала, что не хотела делать этого, и он подтвердил, что это очень плохо, ноуже слишком поздно, чтобы остановиться. Джо сказал ей, что она раздразнила егодо безумия, и добавил, что из-за этого и происходит множество изнасилований ичто умные женщины (наверное, он имел в виду такую скандальную, размахивающуютопориком суку, как я) знают об этом. Джо продолжал убеждать Селену, что онбудет молчать, пока молчит она… «Но, — сказал он ей, — ты должна усвоить,детка, что если хоть что-то выйдет наружу, тогда все выплывет на поверхность».

Селена не знала, что он подразумевает под «все», и непонимала, как то, что она приносила ему чай со льдом или рассказывала озабавном щеночке Лауры Лэнгилл, могло привести его к решению, что он можетзасовывать ей руку между ног или тискать ее, когда только ему этого захочется,но ее обвиняли, что она сделала что-то плохое, и это вызывало у нее чувствостыда. Вот что было по-настоящему ужасно — не страх, а стыд.

Селена сказала мне, что однажды решила рассказать обо всеммиссис Щитс, своему школьному психоаналитику. Она даже записалась на прием, ноу нее сдали нервы, пока она, сидя в приемной, ожидала выхода другой девочки.Это было больше месяца назад, когда учебный год только начался.

— Я стала размышлять, как это будет звучать, — сказалаСелена, когда мы сидели на скамье в каюте. Паром уже прошел половину пути, и мымогли видеть Ист-Хед, залитый послеобеденным солнцем. Селена наконец-топерестала плакать. Правда, она все еще всхлипывала время от времени, и мойплаточек стал совсем мокрым от ее слез, но в конце концов Селена взяла себя вруки; я чертовски гордилась ею. Однако она ни на секунду не отпускала мою руку.Селена вцепилась в нее мертвой хваткой так, что через сутки на руке появилисьсиняки.

— Я подумала о том, как это будет выглядеть, если я сяду искажу: «Миссис Щитс, мой отец пытается сделать со мной сами знаете что». А онатакая глупая — и такая старая, — что, возможно, скажет: «Нет, я не знаю что, Селена.О чем ты говоришь?» И потом придется рассказывать ей, что мой отец пытаетсясоблазнить меня, а она не поверит, потому что там, откуда она приехала, люди неделают ничего подобного.

— Мне кажется, такое случается во всем мире, — сказала я. —Печально, но факт. И я думаю, что школьный психоаналитик тоже знает об этом,если только она не совсем уж тупица. Разве миссис Щитс такая уж дремучая дура.Селена?

— Нет, — ответила Селена. — Я так не думаю, мамочка, но…

— Милая, неужели ты думаешь, что ты первая девочка, скоторой случилось подобное? — спросила я, и она что-то ответила, но я нерасслышала, так как Селена говорила очень тихо. Я попросила ее повторить.

— Я не знаю, первая или нет, — произнесла она и обняла меня.Я тоже обняла ее. — В любом случае, — продолжала Селена, — ожидая в приемной, японяла, что не смогу рассказать. Может быть, если бы я сразу вошла, то мнеудалось бы это, но не после того, как у меня было время посидеть и снова всепрокрутить в голове и думать: а может быть, отец прав, и ты подумаешь, что яплохая…

— Я никогда не подумаю так, — произнесла я и снова обнялаее.

Селена улыбнулась, и эта улыбка согрела мое сердце.

— Теперь я знаю это, но тогда я не была уверена. И пока ясидела, а миссис Щитс беседовала с другой девочкой, я придумала вескоеоправдание, чтобы не пойти.

— Да? — спросила я. — И что же?

— Ну, это ведь не было школьной проблемой, — ответилаСелена.

Это показалось мне смешным, и я начала хихикать. А вскоре иСелена смеялась вместе со мной, и наш смех становился все громче и громче. Воттак мы обе сидели на скамеечке, держась за руки и смеясь, как парочка гагар вбрачный сезон. Мы смеялись так громко, что мужчина, продававший сэндвичи исигареты, подняв голову, посмотрел на нас, желая удостовериться, все ли с намив порядке.

Пока мы плыли домой, Селена рассказала мне еще две вещи —одну языком, а другую глазами. Сказанным вслух было то, что она хотела взятьсвои вещи и убежать; это казалось хоть каким-то выходом. Но побег — это неразрешение проблемы, если вы очень сильно ранены: куда бы вы ни убежали, сердцеи голова всюду последуют за вами, — и тут в ее глазах я увидела, что мысль осамоубийстве также приходила ей в голову.

Я подумала об этом — об увиденном в глазах моей дочерирешении убить себя, — и с того момента я стала видеть лицо Джо даже более четкотем своим внутренним глазом. Я представила, как он выглядел, докучая Селене,пытаясь засунуть руку ей под платье, пока она не стала носить в целяхсамообороны только брюки, и не получил того, чего хотел (или не всего, чегохотел), просто по счастливой случайности, а не из-за прекращения попыток. Яподумала, что это вполне могло бы случиться, если бы Джо-младший по-прежнемупродолжал играть с Вилли Брэмходлом и не приходил домой пораньше или если бы янаконец-то не открыла глаза, чтобы хорошенько посмотреть на дочь. Больше всегоя размышляла над тем, как Джо довел Селену до такого состояния. Он сделал это,как делает жестокий человек, загоняя лошадь: он гонит ее во весь дух безмалейшей передышки, не чувствуя ни любви, ни жалости, пока несчастное животноене свалится замертво к его ногам… он, возможно, будет стоять, зажав в рукехлыст, и удивляться, почему же, черт побери, это случилось. Вот когда желаниеприкоснуться к его лбу, желание узнать, такой ли он гладкий на самом деле, каккажется, отыгралось на мне; вот когда я получила все сполна. Я по-прежнемутрезво смотрела на вещи, и я осознала, что живу с бессердечным, безжалостныммужчиной, верящим, что все, до чего он может дотянуться или схватить,принадлежит ему по праву — даже его собственная дочь.

Так я размышляла о Джо, пока мысль о его убийстве впервые непромелькнула у меня в голове. Я не решилась бы убить его в тот момент —Господи, нет, — но я была бы лгуньей, если бы сказала, что это была всего лишьмысль. Это было нечто намного более серьезное.

Должно быть, Селена заметила что-то в моих глазах, потомучто, положив свою руку на мою, спросила:

— Мама, могут возникнуть неприятности? Пожалуйста, скажи,что ничего не будет, — если он узнает, что я рассказала, он взбесится!

Я хотела успокоить ее, сказав то, что она хотела услышать,но не смогла. Проблемы действительно возникнут — но насколько они будутсерьезными, все станет зависеть от Джо. Он отступил в ту ночь, когда я ударилаего кувшином, но это вовсе не означало, что он подчинится еще раз.