Я накрываю ее ладонь своей — теплой и дрожащей. Смотрю на Лизу с нескрываемой мольбой, так, словно от этого разговора зависит вся наша жизнь.

— Егор, прости меня… — выдавливает она хрипло, освобождая ладонь от моего захвата. — Я виновата, что назвалась другим именем. Все это казалось таким несерьезным… — Лиза грустно улыбается и легкомысленно взмахивает рукой.

— Понимаю. Я тоже не планировал заводить серьезные отношения.

— Еще бы! — с издевкой бросает она.

— Лиза, прошу… давай попробуем договориться? Я не предлагаю тебе руку и сердце, поэтому…

— Егор, даже если ты умолял меня выйти за тебя, я бы отказалась!

Ее щеки лихорадочно вспыхивают, а в глазах появляется нездоровая, уже знакомая мне обида.

— А что, рожей не вышел? — поспешно выпаливаю я, чувствуя себя полным идиотом.

— Я не верю тебе, Егор. Эльза, Илона, Лиля… Сколько нас у тебя? Вы все… вы… одинаковые. Бедная твоя жена. — Облизав пересохшие губы, шелестит Лиза.

Между нами высокая стена из непонимания, недоверия и лжи. А я… не хочу оправдываться. Я поверил в то, что у нас может что-то получиться. И, видит бог, был с ней честен, когда безудержно целовал, ласкал и шептал нежности…Когда звонил из больницы, как дурак, сидя возле постели жены, чтобы признаться…

Нужны ли Лизе оправдания, если для неё наши отношения — несерьезная интрижка? Модные таблоиды призывают: «Поверь сердцу, отключи мозги и доверься чувствам!» Но только не в нашем с Лизой случае. В нас их слишком много — странных, неправильных, разрушительных чувств. Она так переполнена ими, что просто не слышит...

— Кем бы я ни был, я отец твоего ребёнка. И я буду приходить к тебе и... с ним видеться ты мне не запретишь. — Звучит ультимативно.

— Пять минут назад ты сомневался в своём отцовстве. — Фыркает она.

— Значит, я докажу его! Сейчас с этим нет проблем. — Рычу, столкнувшись с ее оторопевшим взглядом.

— Уходи, Егор. Пожалуйста.

Лиза на грани. Я ощущаю это по ее тяжелому, участившемуся дыханию, бескровным губам и побледневшим щекам, пальцам, нервно собирающим простынь в кулак. Черт, я не думал, что договориться будет так сложно! Отбросить эмоции — так сложно!

Собрав волю в кулак, я поднимаюсь с места и изрекаю твёрдо:

— Лиза, я приду завтра. И я найду нужные слова, такие, чтобы ты услышала...

— Хорошо, Егор. До завтра. — Немного смягчившись, отвечает она.

Лиза

Быть собой — непозволительная роскошь. Многие не знают, какие они на самом деле. Всю жизнь притворяются и пытаются втиснуться в чужую одежду. А потом маски намертво прирастают к лицу, свои мысли сплетаются с чужими, а эмоции вовсе душатся собственными руками… Прямо сейчас мне хочется себя простить. За то, что угождала и пыталась оправдать чьи-то ожидания, подстраивалась, хотела понравиться, была милой и вежливой, когда на душе скребли кошки. За трусость, не позволяющую мне с гордостью носить маску Лизы Виноградовой — себя. Вы не представляете, как мне стыдно за роль Эльзы — обворожительной и уверенной в себе женщины, которой я прикидывалась…

«Конечно, я не предлагаю тебе руку и сердце…» — пульсируют в памяти слова Егора. Я не ждала признаний в любви, огромных букетов белых роз и предложения пожениться. Вот Эльзу все это не удивило бы, а меня… Мне остается свернуться калачиком на больничной койке и рыдать в голос над своей глупой судьбой. 

«Этот ребенок точно мой?» 

«Я докажу свое отцовство!» 

Сама во всем виновата, скажете вы. Да, вчера я, возможно, перегнула палку. Надо было успокоиться и попытаться поговорить с Егором. «Договориться» — как он сказал. Отбросить мысль, что у моего ребенка такой любвеобильный отец. Одна Лиля чего стоит! Пятый размер груди, крутые бедра, бесконечной длины ноги. Знаете, когда Егор сидел в моей палате, я на мгновение представила, что мой сын или дочь будут приходить в гости к папаше и видеть всех этих… девиц. И от мысли сердце сжалось в болезненный комок. За что мне такие мужчины? Матвей, Егор… Видит бог, я и говорить ему не хотела в надежде оградить ребенка от всей этой грязи… И помощь его не нужна мне. И он не нужен… 

— Мам…

Голос сына пробуждает меня от задумчивости. Черт, я даже от улик не избавилась! На подушке валяются смятые бумажные платочки, а мое лицо… Его можно сравнить с объектом нападения пчел…

— Привет, Данечка. — Нарочито приветливо произношу я. По виду сына понимаю, что спрашивать про успехи в институте бессмысленно.

— Мам, ты из-за этого мужчины плачешь?

— К-какого мужчины?

— Он, видимо, к тебе пришел. Стоит там, караулит возле входа. Войти, что ли, боится. — Данька подозрительно прищуривает глаза и надевает на лицо маску мстительности.

— Не знаю, Дань. Мне все равно.

— Мамуль. — Смягчается сын. Больничная койка обиженно скрипит под тяжестью его тела. — Я рад, что у меня будет брательник. Ну… или сестренка. Мы справимся, мамуль. А этот… Пусть катится к черту.

— Не надо так, Дань. И… Егор не отказывается, это все я… Не верю я ему.

— На вид мужик серьезный.

— Много ты понимаешь. — Хмурюсь и ерошу Данькину челку.

— Проводишь меня, мам? У меня репетиция через полчаса. Аренда зала, все дела. — Важничает Данька. Он играет на барабанах в музыкальной группе.

— Пошли, сынок.

— Мама, умойся и причешись. Ты красавица у меня, что бы там ни думали всякие… жлобы.

— Ох, Данька!

Данька прав — таинственный незнакомец, ошивающийся возле входа в больницу — Егор. Сейчас он сидит на лавочке в тени большого старого дуба, склонив голову над экраном айфона. Я хватаю сына под руку и, сделав вид, что не замечаю мужчины, прохожу мимо. Болтаю, смеюсь, демонстрируя безграничное счастье. Зачем мне вообще потребовалось ему что-то доказывать? Судя по Данькиным округлившимся глазам, актриса из меня никудышная. Будоражащий голос Мистера Жиголо вплетается в звуки автомобильных клаксонов и чужих шагов.

— Лиза!

— Егор? Я не заметила тебя. — Улыбаюсь фальшиво. — Знакомься, это мой сын Данил. Даня, а это Егор… э-э-э…

— Вадимович. — Егор протягивает руку Даньке.

Поджав губы, сынуля отвечает на рукопожатие и торопливо прощается — «репетиция, мам», оставляя меня наедине с Егором.

Вот и встретились… Кажется, я уменьшаюсь в размерах под буравящим взглядом Мистера Жиголо — он смотрит на меня как-то странно… Внимательно, оценивающе, так, словно мы не виделись целую вечность.

— Хорошо выглядишь, Лиза. — Сухо произносит он.

Да уж, халат и резиновые тапочки меня, безусловно, красят. Как и румянец, расцветший на щеках, как спелая клюква. Я все же решаюсь воздержаться от усмешки и пробубнив благодарность за комплимент, предлагаю прогуляться по тротуарам больничного сквера: