– Тому видео год, тогда я проиграл спор брату. Мы спорили на желание, и он заставил меня поучаствовать в школьном концерте, но я не пою. Пел всегда он, а как известно, мертвые не поют.

Капюсин касается моих волос, я поднимаю голову и встречаюсь взглядом с ее огромными глазами.

Мадам Феррар тоже замолкает.

– Прости. Моя младшая сестра умерла от передозировки в семнадцать лет.

– Мой брат не был наркоманом, – голос Рафаэля становится жестким, – у него был рак.

– Я знаю. Ты думаешь, директор не побеседовал с каждым учителем, прося проявлять терпение? Я лишь пытаюсь сказать, что тоже теряла близкого человека, но жизнь продолжается, и ты это знаешь.

Я судорожно вздыхаю.

– Ты можешь сколько угодно объяснять, ссылаясь на смерть брата, что ты зол, и у тебя плохое настроение, и поэтому ты пропускаешь школу, хамишь учителям или делаешь всякие глупости. Я поступала так же, а тебе пора уяснить, что чек твоей семьи не всегда искупает последствия.

– Вы не можете таким образом заставлять его участвовать в вашем благотворительном концерте, – заявляет Квантан. – Это неправильно, просто неправильно.

– Жизнь вообще странная штука: очень часто правильные вещи кажутся неправильными и наоборот. Иногда пинок под зад работает лучше всяких слов о сожалении. Я никого не заставляю, я уже сказала, пойдемте к директору. Только, Рафаэль, пропускал школу ты один, а отдуваться будут все, точнее, Квантан и Пьер, которые как-то умудрились внести в графу телефонов твоих родителей свои собственные номера.

Я не вижу выражения лица Рафаэля, но слышу его тяжелый вздох.

– Я не пою, – повторяет он.

Мы слышим приближающиеся шаги и быстро отпрыгиваем от двери. Рафаэль открывает дверь, и тут его окликает Феррар:

– Даю тебе время подумать до конца учебного дня. В шесть часов я ухожу из школы, и если ответ «нет», завтра утром я жду тебя в кабинете директора. Точнее, жду вас всех.

Я злобно смотрю на нее. Ужасно хочется сказать ей какую-нибудь гадость, но я прикусываю язык и бегу вслед за Рафаэлем. Не дожидаясь своих кузенов, тот направляется в сторону лестницы.

– Рафаэль, – кричу я, в первый раз вслух называя его по имени. Он останавливается и, не оборачиваясь, спрашивает:

– Что, Леа?

Я догоняю его и, не зная, что сказать, спрашиваю:

– Пошли?

– Пошли, – отвечает он, и мы молча спускаемся по лестнице и идем по улице, все дальше и дальше удаляясь от школы. Я смотрю на часы.

– Осталось пятнадцать минут до конца обеда.

– Мы все равно не успеем к началу урока. Ты голодна?

– Нет.

– Все равно надо поесть, пошли в кафе на углу.

Мы садимся на террасе, и официант приносит меню.

– Что будешь? – спросил Рафаэль.

– Салат, пожалуй, а ты?

– Антрекот и картошку.

Я киваю, и за нашим столом некоторое время царит тишина. Рафаэль первым ее нарушает.

– В тринадцать лет мы создали свою группу. Нам посоветовала это старшая сестра Квантана, которая в свое время была фанаткой Jonas Brothers. Она сказала, что из нас получится крутая группа кузенов. Квен – барабанщик, Пьер – гитарист, я – бас-гитара и подпевка. Мика, мой брат – вокалист. Группа просуществовала год, мы учились в одной школе, Ле Розей. Это школа-пансион. Мы учились там с восьми лет, и с восьми лет я сидел с Микой за одной партой. В этой школе поощряют творчество, там есть комната для занятий музыкой. В четырнадцать лет Мике сказали, что у него рак легкого. В Швейцарии, где хорошая экология, и мы постоянно жили в горах… В этот момент группа перестала существовать. А я стал сидеть один. В классах по пять – десять человек это никогда не было проблемой. Все просто знали, что я ни с кем не сижу. Точнее, не сидел до твоего появления… – он посмотрел на меня с легкой улыбкой, которая тут же исчезла. – Прошлым Рождеством брат попросил меня выступить на ежегодном концерте ради родителей, и я выступил. Но я не могу петь, потому что вокалистом был он. Я должен был быть гитаристом.

Он говорит, а я не задаю вопросов, не издаю никаких звуков и просто слушаю.

– Понимаешь, когда в семье происходит что-то страшное, все рассчитывают, что ты в одночасье повзрослеешь и изменишься. Так, по крайне мере, было в моей. Когда Мика заболел, все ожидали от меня идеального поведения, отличных оценок, и когда я делал что-то не так, на меня смотрели со смесью грусти и разочарования. У меня было ощущение, что все хотят, чтобы я стал им. Ведь он был идеальным. Послушным, воспитанным, правильным, он был всем тем, чем не был я. Парадокс, правда? Мы выглядели абсолютно одинаково, но были совершенно разными. Тогда я понял, что мне нужно будет постараться сохранить в этой жизни свое собственное «я». Я отрастил волосы, чтобы не напоминать Микаэля, и продолжал вести себя как Рафаэль. Помню, лучший друг Мики, Сириль, решил стать и моим лучшим другом, когда Мика перестал ходить в школу. Возможно, он хотел поддержать меня, чтобы мне было не одиноко. Но знаешь, чем это все закончилось? Дракой. Я врезал ему. С тех пор он не сказал мне ни слова. Даже на похоронах. Почему я врезал ему? Потому что я не Мика, Леа. Я не хочу быть его заменой для своей семьи или для друзей. Я не его дублер.

В этот момент мне становится плохо. В глазах темнеет, голова наливается тяжестью, я опускаю ее на стол и жду, когда меня отпустит.

– Леа, – говорит Рафаэль. Я не отзываюсь, и он, разорвав две упаковки сахара, заставляет меня проглотить их содержимое. Я открываю глаза и начинаю моргать, чтобы взгляд сфокусировался. Сахар тает во рту, и потихоньку все вокруг приобретает нужные очертания.

– Ты завтракала? – спрашивает он.

Я не завтракала, но дело не в этом, я просто ужасно перенервничала и испугалась. Он не хочет быть дублером. Поэтому ты не хотел, чтобы я говорила ему, что дружила с тобой, Мика? Потому что он не хочет быть твоей заменой. Господи, насколько все сложно.

– Леа, ты слышишь меня? Мне вызвать врача? – Рафаэль наклоняется ко мне, вглядываясь в мое лицо, и я поднимаю голову.

– Со мной все хорошо. – И правда, приступ прошел, осталась лишь еле ощутимая слабость. – Спасибо, – благодарю я, кивая на разорванные пакетики, – мало кто бы додумался.

Он тоже кивает.

– Тебе нужно правильно питаться, глупо в восемнадцать лет доводить свой организм, мы не в Африке, у нас есть еда, сколько хочешь еды, это просто глупо… – Он смотрит мне в глаза и отчитывает меня, как маленького ребенка. Я думаю, что мне еще нет восемнадцати, но вслух произношу абсолютно другое. То, что ему следовало услышать:

– А тебе нужно спеть. Это будет один концерт, ты не займешь место брата и не станешь им. Если мадам Феррар хочет, чтобы ты сам расхлебывал последствия, устрой ей такой концерт, который она не скоро забудет.