– Предупреждаю, статуи незаконченные, они не обтесаны, но смысл в них есть, – подводя нас к двум огромным кускам мрамора, говорит Рафаэль. – Два раба, – показывая на каждую скульптуру пальцем, добавляет он. – Два человека, пребывающие в абсолютно равных условиях… в условиях рабства. Видите разницу?

И мы видим. Тело одного раба скрючилось, словно от дикой боли, а на лице была написана тяжелая мука. Второй стоял, подняв голову, с блаженным выражением лица. В голове эхом прозвучали слова Рафаэля: «два человека в равных условиях». Но совершенно разные, подумала я.

– Если вы живете дерьмовую жизнь, спросите себя, не дерьмо ли вы сами? – подводит итог Пьер.

Рафаэль усмехается.

– Именно. Истинную свободу никому не отнять.

– Жаль, что они незаконченные, – говорит Капюсин.

– Да, – соглашается с ней Квен, – задумка интересная.

– Мы здесь уже почти два часа, – с удивлением сообщает Пьер. – Вы вообще почувствовали ход времени?

– Нет, – качая головой и рассматривая лица и фигуры рабов, отвечаю я.

Свобода. Она возникает в душе и порождает крылья, подумала я, разглядывая мечтательное выражение лица раба.

– Рожденный ползать летать не может, – произношу я вслух.

Рафаэль встает рядом со мной и говорит:

– Да, только мы, люди – особый вид, мы можем научиться всему, чему пожелаем. Мы сами возводим перед собой границы и сами их разрушаем.

Я ничего не отвечаю. Я смотрю на огромные куски мрамора, которые возвышаются надо мной, и понимаю, что мы все в какой-то мере рабы. Мы рабы обстоятельств, своих желаний, своих страхов. Мы рабы жизни. Но только от нас зависит, как мы встречаем трудности и соблазны, как ведем себя в опасности и в радости. Только от нас зависит, какую жизнь мы проживем. Всецело и полностью от нас.

– Все, теперь пошли смотреть туристическое, – говорит Квантан.

– Я не хочу, давайте вы посмотрите без меня, – просит Рафаэль.

– А что ты будешь делать? – интересуюсь я.

– Поброжу по коридорам, – пожав плечами, отвечает он, – хочешь со мной?

Он спрашивает небрежно, спокойно, а мое глупое сердце начинает биться со скоростью света.

– Тогда давайте так, – Пьер смотрит на часы, – сейчас 12:35. Через час встречаемся у перевернутой пирамиды и идем обедать, хорошо?

– Хорошо, – отвечает Рафаэль, – ну так что, Леа, ты со мной?

– А ты покажешь мне что-нибудь интересное?

– Да, – коротко говорит он с улыбкой.

– Тогда встретимся через час, – соглашается Квен, и они с Капюсин и Пьером удаляются от нас по коридору.

А я остаюсь одна с Рафаэлем, который веселым взглядом смотрит на меня.

– Почему ты так на меня смотришь?

– Потому что ты ужасно смешная, когда нервничаешь.

– Я не нервничаю.

– Абсолютно, – уверенно кивнув, заявляет он.

Я закатываю глаза.

– Спешу напомнить, ты обещал показать мне что-то интересное.

– Нам туда, – просто отвечает он.

Мы идем в полной тишине, он возвышается надо мной, останавливаясь и пропуская спешащих туристов.

– Леа, ты знаешь историю о разбуженной поцелуем Психее?

– Нет, – честно отвечаю я.

– Это древнегреческий миф, который рассказывает о стремлении к любви и о ее силе. Амур влюбился в Психею – человеческую женщину. Его стрела должна была сломать ей судьбу, заставить полюбить отвратительного человека и всю жизнь быть несчастной, так ему велела его мать Венера. Но он ослушался, полюбил Психею и тайно женился на ней. Я не буду рассказывать тебе о всех трудностях, через которые им пришлось пройти. Самое главное, его поцелуй спас ее от бесконечного долгого сна. Поцелуй истинной любви, – он подмигивает мне.

– Спящая красавица, – улыбаюсь я.

– Возможно, Шарля Перро вдохновила эта история, – отвечает он, и на его губах появляется улыбка. – Смотри. – Рафаэль останавливается перед сравнительно маленькой скульптурой и спрашивает: – Что ты видишь?

Я минуту молчу, проникаясь духом прекрасной, потрясающей статуи.

Ангел с красивыми крыльями за спиной трепетно смотрел на девушку, невероятно нежно обнимая ее. Одной рукой он слегка приподнимал ее голову, касаясь волос, второй касался ее груди, и это прикосновение казалось таким реальным, таким осязаемым! Девушка подняла руки и потянулась к нему. Ласково обнимая своего ангела, она смотрела прямо ему в глаза. В этой статуе было столько тепла! Прикосновения казались ощутимыми, взгляды – настоящими.

– Нежность в объятиях холодного мрамора, – говорю я.

– Психея в древнегреческой мифологии олицетворяет душу, видишь, как она тянется к Амуру, богу любви? Возможно, статуя символизирует желание души любить.

– Тебе кажется, скульптор хотел сказать, что мы не можем жить без любви?

– Именно так, ведь она проснулась лишь от его поцелуя. – Рафаэль говорит тихо, убежденно, и каждое его слово проникает мне в душу.

– Как это вообще возможно – вложить в камень столько чувственности?

Он качает головой.

– Я не знаю, но каждый раз, когда я смотрю, как он обнимает ее, мне начинает казаться, что передо мной настоящие живые люди.

– Живые люди на такое не способны.

Он оборачивается ко мне:

– Почему не способны?

Я пожимаю плечами.

– Мне кажется, в наше время люди не могут потерять голову. Не могут так любить. Он так нежно ее касается, будто она самое большое сокровище на земле. Такое ощущение, что люди придумали это чувство и живут с надеждой однажды испытать нечто столь же великое.

– Ты считаешь, это все выдумано? – серьезно спрашивает он.

Я прикусываю губу и честно отвечаю:

– Не знаю. Но мне хочется верить, что в жизни существует что-то большее, чем наши серые будни. Некий скрытый смысл, нечто такое, ради чего хочется жить.

– Например, любовь? – догадывается Рафаэль.

– Да, но я сомневаюсь в ее существовании. Боюсь, она – лишь плод фантазии поэтов, писателей, художников, скульпторов, точно так же, как ангелы… ведь этот скульптор высек ангела, которого в жизни никогда не видел, а просто выдумал. Что мешало ему точно так же выдумать любовь?

Рафаэль кивает, подходит ближе и просит:

– Закрой глаза.

– Зачем?

– Просто закрой, – и он смотрит своим особенным взглядом, от которого все внутри меня начинает плавиться. Я послушно закрываю глаза. Несколько секунд ничего не происходит, а потом я ощущаю, как он проводит пальцем вдоль моей щеки.