Выражение его глаз меняется, они загораются озорными огоньками, которые делают их еще прекраснее.

– Поедим и вернемся в школу к следующему уроку, – говорит он спустя пять минут. – И съешь весь салат. Я поделюсь с тобой картошкой, хочешь?

Я смеюсь, а он улыбнулся.

* * *

На большой перемене между вторым и третьим уроком Рафаэль поговорил с мадам Феррар, они поторговались и решили, что Делионы прибудут только на последнюю генеральную репетицию, которая состоится в субботу, перед выступлением. Квантан и Пьер не спрашивают, почему Рафаэль изменил свое решение, Квен просто интересуется:

– Что именно мы будем играть?

Рафаэль улыбается.

– Сегодня вечером обговорим все детали дома, идет?

– Хорошо, – отвечает Квантан. Видно, что он вовсе не против сыграть на благотворительном концерте.

– Капюсин, пока я буду играть, стоя там, на сцене, не своди с меня глаз, потому что вся эта музыка, она будет лишь для тебя, котенок, – мурлычет Пьер.

И мы все дружно хохочем.

– Вы видели? Луи Виттон сейчас выпустил коллекцию сумок с принтами в виде картин знаменитых художников?

– Да, я, кажется, что-то видела на афишах… Тебе они нравятся? – спрашиваю я.

– Не особенно. Дело не в них, просто за год в Париже я не была ни в одном музее. Я не видела ни одного оригинала картины в свои восемнадцать лет… Это вообще нормально?

– Когда я только приехала в Париж, учительница по рисованию забрала нас на экскурсию в Лувр, мне было четырнадцать и мы отвратительно себя вели. С тех пор я ни разу его не посещала.

– Мы можем сходить вместе, если хотите, – предлагает Квантан. – Мы тоже там давно не были, последний раз лет пять назад? – он поворачивается к Рафаэлю и Пьеру, пожимая плечами. – Точно не помню.

– Я тоже ничего не помню, хотя старался слушать ту тетку, которая вещала о бессмертных шедеврах… – усмехается Пьер.

– Я был там недавно, – говорит Рафаэль, – что именно, Капюсин, ты хочешь посмотреть?

Она неловко улыбается и честно признается:

– Сама не знаю. Просто я живу в столице искусства, разве нет? Люди приезжают в Париж на три дня с других континентов и знают о нем больше меня…

– Они ничего не знают, – качает головой Рафаэль. – Ты в курсе, что люди проводят перед картиной максимум семь секунд и переходят к следующей? За семь секунд ты ничего не увидишь и не поймешь. Люди, которые успели сделать селфи на фоне Моны Лизы, ничем не лучше тебя, – успокаивает ее Рафаэль.

– Ты любишь искусство? – удивленно спрашиваю я.

Он поворачивается ко мне и наклоняет голову набок.

– Я люблю улавливать смысл… Тайные послания, спрятанные за слоем краски или в куске мрамора, – признается он.

– Да-да, он – чувствительная натура, именно поэтому ему все дают, – вставляет Пьер.

Квантан закатывает глаза, но воздерживается от комментариев.

– В общем, решено, – продолжает Пьер. – Давайте прямо завтра вместо уроков? У нас завтра контрольная по ЭКО [13], и причина для прогула вроде подходящая: обогащение общей культуры. Как думаете?

– Стойте! Завтра еще и английский, мадам Феррар заподозрит неладное, если нас всех не будет, – говорю я.

– Мадам Феррар, – раздраженно бормочет Пьер.

– Среди условий ее договора не было пункта о прогулах, – вставляет Рафаэль. – И думаю, она в первый же наш день поняла, что на ее уроках мы только время зря теряем.

Пьер и Квантан усмехаются.

– О Лея, тебя же тогда не было, – восклицает Капюсин. – Эти трое весь урок творили бог весть что. В конце концов наша уважаемая мадам явно решила их наказать и влепить по нулю [14]. Она вызвала их, попросила пересказать суть урока и ответить на вопросы. Представь, каково было ее удивление, когда каждый из них ответил с идеальным британским произношением, используя такие мудреные словечки, которые, я уверена, она потом выискивала в оксфордском словаре. Ты бы видела ее лицо в тот момент, – Капюсин прыскает от смеха.

– С тех пор она нас не вызывала, – довольно бросает Пьер.

– А где вы выучили английский? – поинтересовалась я.

– У нас была жен фий опер [15] Хариет – англичанка, и до восьми лет мы ходили в англоязычную школу, – объясняет мне Квантан.

– Но мадам Феррар, к ее горькому сожалению, не обладала такой информацией, – в очередной раз засмеявшись, говорит Капюсин. – Я тогда чуть не умерла, сдерживая смех…

– Так что, вы думаете, она легко простит вам прогул? – спрашиваю я.

– Ей плевать на наши прогулы, – уверенно заявляет Рафаэль.

– Значит, мы завтра прогуливаем школу, чтобы посетить музей? – подводя итог и приподнимая брови, интересуюсь я.

– Почему бы и нет, – отвечает Пьер. – Мы же странные! Я имею в виду, посмотри на Квантана или Рафаэля…

Я усмехаюсь.

– Тогда давайте встретимся в десять часов у входа в пирамиду [16],– серьезно предлагает Рафаэль.

– Постойте, мы серьезно прогуливаем завтра школу, чтобы пойти в музей? – восклицает Капюсин.

– Есть возражения? – с улыбкой спрашивает Квен.

– Нет, просто мы реально странные, – улыбнувшись, отвечает она.

– А сколько стоит билет? – серьезно интересуюсь я.

– Видишь ли, Леа, мы – граждане замечательной страны. Пока тебе не исполнилось двадцать четыре года, ты можешь посещать любой музей абсолютно бесплатно. Ведь наше государство за всестороннее развитие молодежи. На те огромные налоги, что платит наша семья за свои французские предприятия, могла бы, наверное, год легко просуществовать какая-нибудь африканская страна, но давайте смотреть на вещи оптимистично. Раз в десять лет бесплатно посещать музеи, пока тебе не исполнится двадцать четыре, – тоже не так уж и плохо. Главное, что у нашего президента есть личный парикмахер, визажист, три секретарши и десять водителей. Налоги во благо государства. И посещения музеев. Вот это я понимаю, – декламирует Пьер.

– А какие у вашей семьи предприятия? – интересуется Капюсин.

Парни переглядываются.

– Все не перечислишь, – начинает Квантан. – Телекоммуникации, космические инновации, издательства, отельный бизнес. В общем, много разного…