идеологией в работе компании в течение последних трех десятилетий.

Пирс проворчал:

— Этот фильм не был задуман как трибьют Калеба.

Ния, сузив глаза, метнула взгляд на Пирса:

— Прости, что?

— Идеология принадлежала не только Калебу. Она принадлежала и моему отцу.

Ния глубоко вздохнула. Они находились на спорной территории, и, хотя ей совершенно не нравился тон Пирса, она не хотела проявлять неуважение к памяти мистера Гамильтона. Возможно, недавний день рождения его отца обострил боль потери.

— Ты прав, Пирс.

— Я знаю, что это действительно так. — С каждым словом его тон становился все напряженнее. — «404» — это только половина их идей. Если бы их идеология действительно была направляющей силой, «Гамильтон-Хаус» не было бы. Мой отец хотел разделить бизнес и наследство со своим лучшим другом. Он видел, как две наши семьи вместе покоряли музыкальный мир. Вот почему полное слияние — единственный путь вперед.

— Как мы вообще об этом заговорили? — Ния смотрела на него, пытаясь понять его точку зрения. — И вообще, почему ты поднимаешь эту тему прямо сейчас?

— А разве есть более подходящий момент, чтобы напомнить тебе, что весь этот юбилейный гала-концерт — притворство? Что это позорит память моего отца, оставляя его без внимания?

Тут наконец вмешался Хантер:

— А теперь подожди, Пирс. Мы оба знаем, что вы подробно рассказывали о ваших родителях в своей исповеди, и я оставил эту запись полностью нетронутой.

Пирс вскочил со стула.

— Этого недостаточно, и мы все это знаем! Просто я единственный, кто готов это признать.

Он вылетел из комнаты.

Оставшись за столом с Хантером, Ния изумленно моргала.

— Что это было?! Хантер, ты понял, что сейчас произошло?

Хантер сказал:

— У нас есть время, чтобы записать небольшой ролик. Я мог добавить его к материалу, чтобы устранить недочеты. Насчет этого… Пожалуй, твое возмущение справедливо. Пирс был не прав.

Ния кивнула:

— Спасибо за поддержку, Хантер. Я рада, что ты это понимаешь, потому что твой друг, похоже, совсем запутался.

В среду вечером Пирс занял излюбленное место за столом в доме своего детства. От голода урчало в желудке.

— Спасибо, что приготовил свою знаменитую грудинку, дядя Мартин. Я не ел ее целую вечность.

— Я нечасто ее готовлю, — сказал Мартин, улыбаясь племяннику. — Слишком много времени на это уходит.

— Вот почему я вмешалась и помогла тебе, — добавила Эверли.

— Что ж, я благодарна вам обоим, — прокомментировала Лондон, с удовольствием нарезая мясо на кусочки.

Пирс посмотрел на свою тарелку, полную мяса и салата, и принялся за еду. От удовольствия он даже застонал.

— Вкусно, правда? — усмехнулся Мартин. — Знаешь, я привез из дома батат и зелень. Из моего сада.

Эверли подавила зевок.

— Это очень хорошо, Мартин.

Пирс с тревогой наблюдал за матерью — ее лицо заметно осунулось, плечи поникли. Она явно слабела.

Когда трапеза подходила к концу, Пирс толкнул Лондон локтем.

Она понимающе кивнула.

— Итак, мама. Ты не думала о выходе на пенсию?

Эверли усмехнулась, махнув рукой.

— Конечно нет. Я и есть «Гамильтон-Хаус», и я буду еще долго-долго управлять им.

Пирс обменялся понимающими взглядами с сестрой и дядей. Ответ матери был продиктован упрямством и нежеланием принимать реальность. Как он и ожидал, Эверли не собиралась облегчать им задачу.

— Мама, ты же понимаешь, что рано или поздно тебе придется уйти на покой. Как руководитель, ты должна планировать такие вещи, — сказала Лондон.

Эверли хмыкнула, вставая со своего места и собирая посуду.

— Я не хочу слышать всю эту пенсионную чепуху. Я не какой-то инвалид. Я знаю, что у меня много сил.

Мартин поднялся из-за стола и помог ей отнести тарелки на кухонный стол.

— Ну же, Эверли. Ты знаешь, что твои дети просто заботятся о тебе. Они любят тебя. И я тоже.

— И ты тоже не начинай, Мартин, — проворчала она.

Пирс смотрел, как его мать прошаркала к раковине с посудой.

Мартин прислонился к стойке, скрестив руки на широкой груди.

— Позволь мне спросить тебя об этом, сестренка. Если бы у тебя было больше свободного времени, как бы ты его провела?

Выражение лица Эверли смягчилось, и она, казалось, обдумывала ответ на вопрос.

Пирс был впечатлен. Очень похоже, что манера, в которой был задан вопрос, обезоружила мать. Она сменила язвительный тон на более нейтральный.

— Думаю, я бы больше путешествовала, — призналась Эверли. — Я состою в своем бридж-клубе уже двенадцать лет. Они совершают поездки каждый квартал, в разные места, просто за покупками и для осмотра достопримечательностей. Я пропустила последние семь поездок из-за проблем на работе.

Положив руку ей на плечо, Мартин тихо сказал:

— Видишь? Бьюсь об заклад, эти дамы получают массу удовольствия от этих поездок. И, честно говоря, нет никаких причин, по которым ты должна пропускать эти поездки, покупки и развлечения с друзьями.

— Он прав, мама. — Лондон встала из-за стола. — В «Гамильтон-Хаус» так много людей, которые заботятся о процветании компании так же, как и ты, и у которых есть навыки, необходимые для того, чтобы удержать ее на плаву.

Эверли вернулась к столу и опустилась на свое место.

— Вы действительно думаете, что мне пора уйти в отставку?

— Да. — Пирс взял мать за руку. — Мы не торопим тебя. Но, учитывая состояние твоего здоровья, я должен сказать, что тебе необходим продолжительный отдых.

Несколько минут в комнате было тихо, поскольку Эверли, казалось, обдумывала все, что услышала. Наконец она вздохнула. Переведя взгляд на Мартина, который мыл посуду, она обратилась к нему: