* * *

Домой я вернулась поздно и при полном параде (у Антонии не было салфеток для снятия макияжа, как у Эмбер). Толстый слой тонального крема на моем лице и отяжелевшие от туши ресницы ощущались физически. Ко всему прочему, мои волосы были распущены, потому что я забыла взять резинку. Так что домой мне нужно было попасть незамеченной.

Я тихонько шла по дорожке к дому. Окно рядом с входной дверью было темным, поэтому, расслабившись, я вставила ключ в замок и открыла дверь. Но не тут-то было. Развалившись на диване, Гейдж смотрел телевизор. Он взглянул на меня, кивнул и, едва отвернувшись к экрану, вновь устремил на меня свой взор.

– В моей голове только что пронеслись очень непристойные мысли о родной сестре, и теперь я чувствую себя ужасно.

Я слабо улыбнулась, извиняясь.

– Ты выглядишь по-другому. – Он показал на свои волосы и лицо. – Ты наносишь на себя это дерьмо? Я же не должен волноваться, что ты по ночам работаешь на улице красных фонарей, верно?

Я скомкала свою толстовку и бросила в него. Так как его вопрос был риторическим, я молча продолжила подниматься. Зайдя в комнату, взяла пижаму и отправилась в душ.

Под струями воды я яро оттирала макияж, желая, чтобы он поскорее исчез. Дома эта другая часть моей жизни казалась такой… чужеродной.

Выйдя из ванной, я нашла на своей кровати Гейджа и Натана и закатила глаза.

– По-моему, она выглядит так же, – сказал Натан.

Гейдж покачал головой и указал на мое лицо:

– Ее волосы были волнистыми или что-то вроде того, а на лице было много-много косметики. Ее ресницы, губы и щеки…

– Гейдж. Вон.

– Я не уйду, пока ты не объяснишься.

– Вот пристал! Это пустяки. Я просто была манекеном для макияжа. – Я вспомнила о дурацком манекене в магазине Линды. Странно, но в последнее время именно так я себя и ощущала – словно все части моего тела сняли, а затем криво прикрепили обратно.

– Что? – спросил Натан. А когда я не ответила, он обратился к Гейджу: – Что это значит?

– В смысле, моделью? Ты была моделью? – спросил Гейдж.

– Не совсем. Я просто сидела, пока девушка делала мне макияж. А теперь валите, пока я вас не побила.

– Папа знает?

Я застонала:

– Нет. И ему знать не следует. – Он расстроится, если узнает, что я ему врала. Братья скептически на меня посмотрели. – Могу ли я купить ваше молчание? Я дам каждому по пятьдесят баксов, если вы унесете это в могилу.

– Кто ты, мисс Толстосум? Точнее, какой моделью работаешь?

– О. Боже. Мой. Проваливайте!

На Гейджа снизошло озарение, и он указал на мой стол:

– Эта девушка. Эмбер. Ты ведь ее знаешь. Ты с ней работаешь.

– Твоя гениальность не знает границ. – Я схватила его за руку и потащила к двери.

Натан охотно последовал за нами, но прежде чем выйти, повернулся и сказал:

– Если не расскажешь папе, ты же знаешь, это придется сделать мне.

– Конечно же знаю, Натан! Ты никогда в жизни не нарушал правила! Твои внутренности сейчас скручиваются в трубочку от моего секрета. – Это должно было быть шуткой, однако именно мои внутренности сейчас скручивались в трубочку.

Натан улыбнулся, но не стал отрицать мое обвинение.

Гейдж, которого я до сих пор выпихала за дверь, наконец-то вышел, бросив напоследок:

– С каких пор у тебя от меня секреты?

Боль в его словах и глазах глубоко меня ранила. Но прежде чем я смогла хоть как-то себя оправдать, он ушел.

Я крутилась и вертелась, пока часы не показали полночь. Поняв, что заснуть мне не удастся, выскользнула из постели и пошлепала в ванную, где плеснула на лицо холодную воду. Прислонилась к столешнице и уставилась на свои налитые кровью глаза. Капли воды стекали по лицу на столешницу, и я, схватив полотенце, вытерла кожу насухо.

Затем спустилась вниз, достала коробку с фотографиями, которую папа хранил в ящике под журнальным столиком, и стала разглядывать мамины снимки. Мне хотелось, чтобы папа и братья рассказали мне что-нибудь новое о ней. То, что никогда не затрагивали прежде. Историю ее жизни. Особенности ее характера. Но они об этом умалчивали, рассказывая всегда одно и то же.

Она была красивой. Мне говорили, я на нее похожа. Да, возможно, лицом я пошла в нее, но фигура у нее была более тонкой и женственной. Даже по фотографиям я могла сказать, что мама была изящной. Может, она смогла бы и меня научить быть изящной. Интересно, разочаровалась бы она, увидев, что ее дочь стала далекой от моды спортсменкой? Или, может, она разочаровалась бы, увидев ту, кем я стала недавно, – лгунью и фальшивку.

Я убрала фотографии обратно в коробку и отправилась в свою комнату. Поскольку свет в ней был выключен, то, войдя, я сразу заметила свой загоревшийся мобильник. Пришло сообщение от Брейдена:

Не спишь?

Нет. Сейчас выйду.

– Все в порядке? – спросила я Брейдена, подойдя к забору.

– Да, – помолчав немного, ответил он.

– Брейден. Не ври мне.

Он вздохнул:

– Да все то же. Какой смысл об этом говорить?

– Отец?

– Да.

Я прикусила нижнюю губу, не зная, чем ему помочь.

– Почему бы тебе с ним не поговорить?

– О чем?

– Не знаю. О его поведении с тобой и мамой.

– Это не поможет.

– А ты пробовал?

– Нет. Но мама постоянно пытается с ним поговорить. Результат ты и сама видишь.

– Да уж.

– Эх, – выдохнул он, пожав плечами, – это я знала точно, хоть и не могла его видеть. – Могло быть и хуже. А ты почему до сих пор не спишь? Снова снятся кошмары?

– Да.

– Они становятся хуже?

Да.

– Не знаю.

– Ты говорила, что тебе иногда снится авария. Что происходит в этих снах?

Я вспомнила сон, который снился мне чаще всего.

– Каждый раз разное. В основном я просто вижу аварию. Стекло. Кровь. – Мне больше не хотелось об этом говорить. – Сегодня братья узнали кое-что, что я не хотела, чтобы они знали, и теперь мне нужно рассказать папе то, что я не хотела ему говорить.

– Пожалуйста, изъясняйся более неопределенно. Думаю, сейчас ты говоришь донельзя понятно.

– Я работаю моделью для макияжа, – выпалила я, прокашляв слово «моделью», и ему пришлось переспрашивать:

– Моделью?

– В самом широком смысле этого слова.