– Благодарю тебя за то, что спас меня, повторилРейневан. – Но с тобой не поеду. Я возвращаюсь в Силезию.

Урбан Горн долго молчал, смотря во след удаляющейся свитыЯна из Краваж. Потом обернулся в седле. Он уже сбросил с себя образ серенькогочешского шляхтича и снова был прежним Горном: Горном в элегантном плаще изтонкой шерсти, Горном в рысьем колпаке с прекрасными перьями цапли. Горном спронизывающими и сверлящими, как сверла, глазами.

– Ты не возвращаешься в Силезию, – сказал онхолодно. – Ты со мной едешь.

– Ты не слушал? – повысил голос Рейневан. –Не дошло до тебя? Я должен вернуться! От этого зависит судьба близкого мнечеловека.

– Панны Ютты де Апольда, – бесстрастно подтвердилГорн. – Знаю.

– Ах, знаешь? Следовательно, знаешь и то, что я сделаювсе, чтобы…

– Знаю, – резко перебил Горн, – что сделаешьвсе. Вопрос в том, сколько ты уже сделал.

– О чем ты… – Рейневан почувствовал, что бледнеет.А потом краснеет. – К чему ты клонишь?

– Тише, коль так ваша милость. – Горн посмотрел нанаблюдающих за ними поляков, тронул коня, подъехал так близко, что онисоприкоснулись стременами. – Огласка делу не поможет. А к чему клоню, тысам хорошо знаешь. Вести ширятся быстро, а сплетни еще быстрее. Ходят слухи,что тебя недавно принудили к измене. А сплетни говорят, что ты давно былпредателем. С самого начала.

– Черт возьми! Ты же меня знаешь. Ведь…

– Я знаю тебя, – опять перебил Горн. –Поэтому сплетням не верю. Что касается известий… Те стоило бы проверить. Какговорится, нет дыма без огня. Поэтому, повторяю, ты не возвращаешься в Силезию.Едешь со мной в Совинец, оттуда с эскортом тут же откомандируем тебя в Прагу.Это приказ Неплаха. Я должен его исполнить, небось, понимаешь.

– Послушай…

– Конец дискуссии. В путь.

Когда вечерело, они попрощались с поляками и Гласом изЛибочан. Кохловский, Надобный, Куропатва из Ланьцухова и таборитский сотникповернули на оломунецкий тракт, которым собирались добраться до Одр. В Одрах,как следовало из предварительных разговоров, стоял старый знакомый. ДобеславПухала, со всем свои польским отрядом. С некоторых пор Одры стали центромнабора добровольцев из Польши и главной сердцевиной торговли контрабанднымпольским оружием.

Прощание было теплым. Поляки затискали и зацеловалиРейневана, а Куропатва сердечно пригласил его в Одры, чтобы, как он выразился,воевать плечом к плечу и совместно делать дела. В то время Рейневан не могпредвидеть, как скоро будут эти дела. И какими роковыми будут их последствия.

Подразделение Горна двинулись на запад по каменистой долинереки Моравицы. Вместе с поляками уехали восемь таборитов, в отряде осталосьсемь вооруженных моравцев, как оказалось, бургманов из Совинца – замка, которыйи был целью их путешествия. Их попутчиком был также освобожденный больной. Кембыл этот человек, и зачем Горн забрал его с собой оставалось загадкой. Он явноеще был нездоров, потел, кашлял, чихал. Он шатался и засыпал в седле, дваназначенные Горном моравца, следили, чтобы он не упал.

– Горн?

– Слушаю тебя.

– Я не предатель. Ты же не веришь, что я мог бы имбыть. Или веришь?

Горн попридержал коня, подождал, пока военные пройдут мимо.

– Доходящие до меня вести приводят к тому, –сказал он, сверля Рейневана взглядом, – что вера моя слабеет.Следовательно, укрепили меня в ней. И утверди.

– Догадываюсь, – взорвался Рейневан, – откудавсе это, откуда все эти гнусные сплетни и поклепы. Разнеслось, что Ян Зембицкийсхватил меня в Белой Церкви, взял в плен и пытался принудить к предательству, ктому, чтобы я обманул Краловца, чтобы завел его в засаду и послал Сироток напогибель…

– Верно догадываешься. И вправду разнеслось.

– И что? Предал я? Попал Краловец в засаду подВелиславом? Поражение там было или победа? Кто был разбит наголову? Мы или они?

– Одно очко тебе. Продолжай.

– Я всегда был верен делу Чаши. Сотрудничал с Неплахом,в 1427 я направил его на след заговора Гинека из Кольштейна и Смижицкого. Потоммне сотни раз выпадала возможность измены. Я много знал, имел доступ ксекретам, знал тайные планы и стратегии. Мог бы засыпать Тибальда Рабе. Мог быпродать Фогельзанг. Мог предать в 1428, перед рейдом и во время рейда, вКлодзке, в Каменьце, во Франкенштейне. Я мог выдать и тебя, Горн, этому многоеспособствовало. Вроцлавский епископ меня бы озолотил. Не требуй от меняутверждать тебя в вере, ибо это унижает меня. Ибо нет здесь промежуточныхступенек, цветов и оттенков. Одно из двух. Или веришь или не веришь. Доверяешьили нет.

Урбан Горн дернул вожжи, конь захрапел и затоптался наместе.

– Твое искреннее возмущение, – процедилГорн, – достойно было бы восхищения. Но реальность вынуждает всплескиватьруками. Над ним и над твоей наивностью. Ибо существуют промежуточные ступени,Рейнмар. Существуют оттенки, а касательно цвета, то их целая гамма, настоящаярадуга. Я тебе уже говорил: сплетням не верю, не верю, чтоб ты был провокатороми предателем с самого начала, чтобы прибыл в Чехию и присоединился к нам, чтобыпредать. Но ты остался шпионом. Правда, нашим, но какая в этом в конце концовразница. Остаешься шпиком. А такая уж, курва, шпионская судьба, таков шпионскийжребий и блядская участь шпионского ремесла: когда-нибудь попадешься, икогда-нибудь тебя перевербуют. В такой профессии это вещь нормальная. Похитилидевку, в которую ты втюрился. И шантажируют. А ты поддаешься шантажу.

– Уж больно быстро ты делаешь выводы. И дальше будет втаком темпе? Приговора мне тоже не придется долго ждать? И казни?

– Это ты слишком быстро делаешь выводы. Исключительнобыстро. Время делать привал, смеркается. Эй, люди! Становимся здесь, у леса.Спешиться!

Раздуваемый ветром огонь гудел и трещал, пламя стреляловысоко вверх, искры летели над верхушками елей. Лес шумел.

Моравцы, осушив пузатую бутыль сливянки, по очередиукладывались спать, заворачиваясь в широкие плащи и тулупы. Больной, которогоуложили невдалеке, стонал, кашлял и сплевывал. Урбан Горн палкой переворачивали, поправляя поленья в костре, зевал. Рейневану больше хотелось есть, чемспать. Он жевал овечий сыр, лишь слегка запеченный над огнем.

Больной захлебнулся очередным спазмом кашля.

– Ты бы не занялся им? – махнул головойГорн. – Ты никак медик. Следовало бы помочь пациенту.