– А я знаю уже, кто он, – продолжил уже вполнеспокойным голосом Рейневан. – У меня были подозрения, а сейчас знаю точно.Когда нас везли на обмен, он был действительно болен. Я лечил его магией, а онбредил. Adsumus, Domine Sancte Spiritus, adsumus peccati quidem immaniminedetenti, sed in nomine tuo specialiter congregati. Adsumus! Этот клич тебеничего не напоминает?

– Разумеется, – лицо Горна не дрогнуло. – Этопопулярная молитва. Обращение ко Святому Духу. Авторства святого Исидора изСевильи.

– Мы оба знаем, чей это клич. – Рейневан неповысил голоса. – Мы оба знаем, что это за тип. Ты, вне всякого сомнения,знаешь об этом давно, я собственно только что узнал. Жаль, что не от тебя Горн.Твой секрет едва не стоил мне жизни. Еще чутьчуть и эта сволочь перерезала бымне горло…

– А что? – превозмог кашель больной. – А что?Я должен был ждать, пока он перережет горло мне? Я вынужден был себяобезопасить. Должен был себя защитить! Он начинал меня подозревать… И в концеконцов узнал бы правду… Запросто убил бы меня, когда бы узнал, что…

– Что ты убил его брата, – сухо закончил УрбанГорн. – Да, Рейнмар, ты не ошибаешься в своих подозрениях. Позвольпредставить: Бруно Шиллинг. Один из Роты Смерти, Черных Всадников БиркартаГрелленорта. Один из тех, кто убили твоего брата Петерлина.

Рейневан не сомкнул глаз до рассвета. Сначала не давали емууснуть возбуждение и адреналин, злость, боль раненного уха. Потом нахлынуливоспоминания. И видения. Цистерианский бор, бешеная кавалькада, ЧерныеВсадники, орущие «Adsumus!». Синебледный, с дикими глазами, воющий как демонрыцарь из-под Гороховой горы… Ночное преследование в лесе под Тросками…

Родной брат, Петерлин, колотый и прошитый остриями мечей.

А тот, который колол, который наносил удары, один из тех,кто лишили Петерлина жизни, лежал, укрытый попоной, на расстоянии десяти шагов,на противоположной стороне костра, где кашлял и сопел носом. Под пристальнымивзглядами двух моравцев, которым Горн приказал нести дозор.

Дозор? А, может, охрану?

В путь они двинулись ранним утром. В мрачном, можно сказать,настроении, к которому погода, однако не захотела подстроиться: с самого рассветасолнце уже хорошо светило, а около третьего часа дня уже пригревалодействительно ласково. Весна 1429 года пришла рано.

В дороге Рейневан демонстративно держал дистанцию, и каждыйраз отворачивался, как только Горн смотрел в его сторону.

Горну очень быстро такая демонстрация надоела.

– Перестань, мать твою, капризничать, – процедилон, подъехав рысью. – Есть, что есть, ситуацию не поменяешь. Так чтоприспособься. И прими.

– То, – Рейневан указал движением головы, –что там убийца моего брата, тип, который прошлой ночью хотел убить меня, едетсебе на вороной лошаденке, покашливая, как ни в чем не бывало? Хотя долженвисеть на сухом суку?

Больной, который ехал на несколько шагов впереди, ЧерныйВсадник, или Бруно Шиллинг, Рейневан никак не мог решить, как егоназывать, – как будто чувствовал, что они о нем говорят, ибо то и делоукрадкой оглядывался. Два моравца неустанно держали его в поле зрения.

– Ты, как я вижу, приказал им держать арбалетынаготове, – заметил Рейневан. – Этого мало, Горн, слишком мало.Некогда я приложил руку к убийству одного их таких. Чтоб завалить егопонадобилось четыре арбалетных болта, каждый по самое оперение.

– Благодарю за указание. Но оставь это мне. Знаю, чтоделаю.

– Если бы ты знал, если бы ты вез его, как пленного длядачи показаний, то приказал бы заковать его и транспортировать в фургоне подзамком, так, как пару дней тому везли нас на обмен. А ты печешься о нем,стараешься. Это убийца. Ассасин, бездушная машина, убивающая по приказу. РотаСмерти, терроризирующая Силезию. Невозможно сосчитать, сколько людей онипоубивали. Наших людей, людей, верных нашему делу. Тех, которые помогали нам,сотрудничали с нами. А ты, хотя знаешь об этом, даже не приказал связать его.

– Рейневан, – ответил серьезно Горн. – Войнапродолжается. Мы принимаем в ней участие на всех фронтах. Это необычная война.Это война религиозная, до сих пор таких не было. Религиозная война отличаетсяот других войн тем, что людям по обе стороны фронта часто приходится менятьрелигию. Сегодня гусит, завтра папист, сегодня католик, завтра чашник.Наглядный пример ты видел вчера в лице господина Яна из Краваж. Пан Ян былодним из самых заклятых врагов Чаши и идей Гуса, вместе с Пшемеком Опавским иепископом Оломуньца он был в Моравии бастионом воинственного католицизма, несосчитать гуситов, которых он сжег или повесил на сухом суку. А сегодня что?Поменял религию и воюющую сторону. Чаша и Табор получили благодаря этойперемене могущественного союзника. А ты сам получил свободу и сохранил жизнь. Витоге наше дело получило пользу. Мы ведем религиозную войну. Но фанатизм изелотский[59] пыл давай оставим массам, которых посылаем в бой.Мы, люди более высоких дел, должны обозревать более широкие горизонты.Прагматизм, парень. Прагматизм и практицизм.

– Правильно ли я понял аналогию? Этот, как его там…

– Бруно Шиллинг. Ты все правильно понял и прямо с лета.Это уж не Черный Всадник, не Рота Смерти. Поменял религию. И сторону.

– Ренегат?

– Прагматизм, Рейневан, не забывай. Не ренегат, непредатель, не Иуда Искариот, но польза. Для нашего дела.

– Послушай, Горн…

– Хватит. Хватит об этом, прекращаем разговоры. Обовсём этом я тебе говорил неспроста, и к прагматизму призывал не без причины.Вскоре предстанешь перед Неплахом. Вспомни тогда о поучениях, которые я тебедавал. Попробуй ими воспользоваться.

– Но я…

– Хватит болтать. Совинец перед нами.

В Совинце они долго не задержались. В частности, Рейневан незадерживался вообще. Свежего коня ему дали тут же за воротами, возле кузницы,из которой разносился звон металла, там же появился его новый эскорт – пятеронеобычайно мрачных кнехтов. В общем, не прошло и часа, как он снова был в пути,а за его спиной уменьшался по мере удаления высокий шпиль бергфрида[60]– опознавательный знак Совинца, возвышающийся над лесистыми хребтами гор.

Через короткий промежуток времени их догнал Урбан Горн.