– У меня нет лекарств. Может мне использовать магию? Вприсутствие чашников? Для них чернокнижник – это peccatum…

– …mortalium,[58] я знаю. Но, может,что-то натуральное? Какое-то зелье, травы?

– В феврале? Хорошо, если здесь есть верба, утромприготовлю отвар из коры. Но он поправляется. Горячка явно спала, и пот его ужетак не прошибает. Слышишь, Горн?

– Что?

– У меня складывается впечатление, что ты о немпечешься.

– Правда?

– У меня создается впечатление, что при обмене пленнымидело было в нем. Больше, чем во мне.

– Правда?

– Кто это?

– Кто-то.

Рейневан задрал голову, долго смотрел на Большую Медведицу,которую то и дело заслоняли плывшие по небу тучи.

– Понимаю, – сказал он наконец. – Я подподозрением. Такому секретов не раскрывают. Что с того, что подозрениянадуманные и недоказанные. Не раскрывают – и все.

– Не раскрывают – и все, – подтвердил Горн. –Иди спать, Рейнмар. Впереди долгая дорога. Долгая и далекая.

* * *

«Дорога долгая и далекая, – мысленно повторил он, глядяна звезды сквозь ветки, которые качал ветер. – Так он сказал. Думал, что яне пойму насмешки и двузначности? Или может совсем наоборот: подсказывал?

Отсюда до Праги будет точно миль сорок, самое малое десятьдней езды. Дорога действительно далекая. И ведет просто в лапы БогуславаНеплаха, по прозвищу Флютик, шефа разведки Табора. Флютика нелегко будетпереубедить, сделать так, чтобы поверил, путь к этому тоже может быть долгим.Тяжелым. И болезненным. Известно, что Флютик делает с подозреваемыми, прежде,чем поверит. И с теми, которым не поверит.

Сознаться во всем? Рассказать о похищении Ютты, о Божичке, ошантаже? Ха, жизнь, может, этим и спасу. Если поверят. Но доверия не верну.Посадят меня на ключ, живьем похоронят в какой-нибудь башне, в каком-нибудьзамке среди пустыни. Пока выйду, если вообще выйду, – Ютта будет далеко, либозамужем либо в монастыре. Потеряю ее навсегда».

«Побег, – подумал он, осторожно подымаясь, – будетпризнанием вины. Будет расценен именно так: как очевидное доказательствоизмены.

Ну и пусть. Ну их всех нахер. Другого выхода нет».

Костер угасал, погружая всю поляну в темень. Весь бивак.Людей, которые спали, положив голову на седло, вертелись под покрывалами,храпели, пердели, бормотали сквозь сон. Выставить дозор никто и не подумал.Рейневан втихаря прокарабкался в мрак, в середину кустов. Осторожно и помалу,опасаясь, как бы не наступить на сухую ветку, стал двигаться в сторонуспутанных лошадей.

Кони захрапели, когда он приблизился. Рейневан замер,остановился, как вкопанный. Хорошо, что шумел лес. В непрерывном шуме лесатерялись остальные звуки. Он вздохнул. Слишком рано.

Кто-то бросился на него, сбив с разгона с ног. Рейневанповалился на землю; прежде чем упал, сумел заменить резким, рвущим сухожилияброском тела, падение на прыжок, что предохранило его от цепкой хватки. Испасло ему жизнь. Извиваясь и перекатываясь, краем глаза уловил блеск клинка.Он наклонил голову, и нож, который должен был рассечь ему горло, зацепил толькоушную раковину, прорезав ее чуть ли не наполовину. Не обращая внимания наужасную боль, он перекатился по выступающим из земли кореньях и со всей силыударил ногой нападающего, который пробовал встать на четвереньки. Нападающийругнулся, широко размахнулся, намереваясь проколоть ему ногу. Рейневанобернулся и засадил ему еще раз, на этот раз повалив. И сорвался с земли. Кровь,он это чувствовал, ручейком лилась ему за воротник.

Нападающий сорвался тоже. И тут же напал, резко,крестнакрест размахивая ножом. Несмотря на темноту, Рейневан уже знал, с кемимеет дело. Выдавал его запах пота, горячки и болезни.

Больной вовсе не был так уж болен. И действовать ножом унего получалось. Имел навыки. Но Рейневан тоже имел.

Обманным движением он ввел противника в заблуждение, вынудилего наклониться. Подбил левым предплечьем запястье, правым ударил по локтю,подставил ногу, рывком за рукав лишил равновесия, и на довесок засадилоснованием ладони в нос.

Больной завыл, упал, однако, падая, умудрился еще пырнутьего в пах, нож распорол штаны, и только чудо и быстрота реакции позволилиРейневану уберечь гениталии и бедренную артерию. Но уклоняясь, он споткнулся итоже упал. Больной набросился на него, как лесной кот, примеряясь ударитьсверху. Рейневан двумя руками схватил его руку с ножом. Он держался изо всехсил, вжимая голову, когда нападающий бил его, куда попало левым кулаком.

Закончилось все так же быстро, как и началось. Вокругстолпились люди. Несколько из них схватили больного и стащили с Рейневана, приэтом больной хрипел, шипел и фыркал, как кот. Нож выпустил только тогда, когдаодин из моравцев не слишком нежно наступил ему каблуком на ладонь.

Урбан Горн стоял сбоку со скрещенными на груди руками.Присматривался и молчал.

– Напал на меня! Он! – крикнул Рейневан,показывая, кто именно. – Я вышел поссать, а он бросился на меня с ножом!

Больной, которого держали совинецкие бургманы, хотел что-тосказать, но сумел только вытаращить глаза, захрипеть и тяжело закашлять.Рейневан не пропустил возможности.

– Напал на меня! Без причины! Прикончить хотел!Посмотрите, как он меня обработал!

– Перевяжите его, – сказал Горн. – Живо,видите, что он истекает кровью. А того пустите, дайте ему встать. Нож заберите.И на будущее лучше следите за оружием. Это нож когото из вас. У него ножа небыло.

– Как это – пустите? – вскрикнул Рейневан. –Что это значит – пустите? Горн! Прикажи его связать, нахер! Это убийца!

– Заткнись! Пусть тебе перевяжут ухо. Потом приходи кнам, туда, на обочину. Без серьезного разговора, как вижу, не обойтись.

Больной прислонился к стволу дерева. Смотрел в сторону.Вытирал кровь, все еще сочившуюся из носа. Сдерживал кашель. Потел. И имелочень жалкий вид.

– Он хотел меня убить, – ткнул в него пальцемРейневан. – Это убийца. Притворялся больным больше, чем есть. А фактическивыжидал случая, чтобы меня прикончить. Запланировал это с того момента, когдаузнал, кто я.

Урбан Горн скрестил руки на груди, не прокомментировал.