зелье, которое должно было спровоцировать выкидыш, но оно не подействовало, и женщина в положенный срок благополучно родила сына.

Малочисленность сюжетов с упоминанием абортов в хэйанской литературе может быть связана со многими факторами. Думается, в первую очередь к абортам прибегали простолюдинки и сельские жительницы, а о тайных сторонах их жизни образованным аристократам вряд ли было много известно. К тому же практика прерывания беременности могла носить в те времена еще не массовый характер, какой она примет в эпоху Эдо. К прерыванию беременности различными способами: принятием ядовитых веществ, снотворного, долгим нахождением в ледяной или обжигающе горячей воде – прибегали, когда дотерпеть до родов было невозможно. Так приходилось поступать в основном проституткам из «веселых» кварталов, но и добропорядочных женщин иногда подталкивали к аборту обстоятельства: голод, бедность, невозможность содержать очередного ребенка в многодетной семье.

Инфантицид по-настоящему

В последующую эпоху, когда мирное время сменилось правлением сёгуната с чередой междоусобных войн, крестьяне и горожане не только бросали детей сутэго на произвол судьбы, но и душили их, выбрасывали в болота, рисовые поля или сугробы. В отличие от Древнего периода, дальнейшая история Японии изобилует описаниями массовых и устрашающих форм детоубийства – инфантицида. Более поздним вариантом сутэго стал обычай мабики (в переводе «прореживание сорной травы»). Младенцу уже не давался шанс на выживание и обретение новых родителей, как это было в эпоху Хэйан. При этом власти страны, видя масштаб демографической катастрофы, принимали все более активные меры в борьбе с этим явлением.

У того, кто узнаёт о социальном явлении сутэго в Древней Японии и Японии раннего Средневековья, может невольно сложиться впечатление о матерях и отцах того времени как о нерадивых, жестоких родителях. Однако это явление ни в коей мере не характеризует отношение японцев древности к желанным и любимым детям. Судить о нем можно и по отдельным стихотворениям из поэтического сборника «Манъёсю» («Собрание мириад листьев», VIII в.). В одном из них поэт Яманоэ Окура рассказывает о страданиях бедняков, мерзнущих в лохмотьях и слышащих плач своих голодных детей и жен[11]. В другом стихотворении того же поэта описываются терзания больного отца, который с горечью думает о приближающейся смерти лишь потому, что ему жаль оставлять детей одних, без отцовской заботы. В стихотворении «О любви к сыну» светлые воспоминания поэта о любимом сынишке сменяются горем потери и осознанием быстротечности жизни.

Случаи, описанные в сэцува, показывают нам не столько норму хэйанского общества, сколько плачевную ситуацию, социальную проблему, отклонение от принятых правил. Автор-составитель, будучи образованным аристократом, негативно оценивает традиции, сложившиеся в поведении простонародья, однако человек высокого происхождения многого мог не знать о социальных нормах, принятых в среде простолюдинов, с которыми он близко не общался. Вполне вероятно, что он испытывал к ним предубеждение. Однако мать-крестьянка или бедная горожанка в средневековой Японии любили своих детей так же, как современные женщины, и открыто демонстрировали эту любовь. Оставить или убить новорожденного женщин всегда вынуждали крайние обстоятельства и неблагоприятная обстановка, в которой пришлось бы расти ребенку.

Дети камеры хранения

Как ни печально признавать, древний обычай, по которому матери бросали младенцев, нашел продолжение и в современной Японии.

В 1970 году в камере хранения железнодорожного вокзала Уэно в Токио обнаружили пакет с мертвым новорожденным младенцем. В том же году вновь произошел подобный случай, а в следующем мертвых новорожденных находили уже трижды. В 1972 году число таких трагических находок достигло восьми. К декабрю 1973 года было зафиксировано страшное число запертых в камерах хранения и обреченных на смерть младенцев – сто… И эта статистика на тот момент была явно неполной.

Камера хранения на вокзале в Сайтаме, Япония

icosha / Shutterstock.com

К сожалению, в нынешней Японии традиция бросать нежеланных новорожденных практикуется по-прежнему. Виной тому в первую очередь распространение подросткового секса и сексуальных услуг, которые пользуются спросом среди развращенных взрослых мужчин. Нежелательная беременность в таких отношениях среди несовершеннолетних школьниц – настоящая беда: аборт в Японии возможен лишь с согласия одного из родителей, поэтому предпочтение отдается родам, порой в общественном туалете или в ванне собственного дома. В случае родов в туалете ребенка можно оставить прямо там, что неоднократно фиксировали камеры наблюдения в аэропортах, где чаще всего происходят подобные случаи.

Но почему же молодые матери выбирали камеру хранения, а не иной способ? Дело в том, что камера закрывается ровно на сутки, и в случае, если через сутки хозяин вещей не вернулся, подается специальный сигнал в службу безопасности вокзала о том, что камера все еще закрыта. Тогда она вскрывается сотрудником безопасности вокзала, и именно так и обнаруживается «забытый» младенец. Иногда запертый ребенок начинает плакать от нехватки воздуха, и тогда ему может повезти быть своевременно обнаруженным. Считается, что юные матери, прекрасно зная систему вскрытия камер через сутки, лелеют надежду, что их ребенок непременно будет обнаружен и спасен. Они наивно верят, что в плотно запертой камере запаса кислорода хватит на целые сутки, и уходят со спокойной совестью.

Все, о чем здесь было рассказано про современную Японию, больше похоже на обычай оставления детей сутэго, как и в хэйанской Японии. Напоследок можно вспомнить и случаи убийства детей своими матерями в обычных маленьких семьях, состоящих из отца и матери. Таких отделившихся семей, живущих самостоятельно вдали от родственников, в современных городах Японии большинство. Здесь самой острой проблемой становится как раз огромная усталость молодой матери, буквально запертой целыми днями в квартире наедине с детьми и домашними хлопотами. В порыве отчаяния, лишенные сторонней помощи, а также из страха признаться в своей слабости они решаются на убийство одного ребенка. Как и во многих других традиционных обществах, японские матери считают своих детей личной собственностью и распоряжаются их жизнями по своему усмотрению.

Глава 6. Голодная столица

В VI веке в Японии начинается внедрение буддизма как государственной религии. Тогда наряду с понятиями кармы и кармического возмездия японцы узнали о существовании в буддизме системы многоступенчатого ада[12]. Монах, вставший на путь служения Будде, принимал пять обетов, которые включали запреты на кражу, прелюбодеяние, ложь, употребление вина и убийство любых живых существ. Мирянину также следовало вести отныне благочестивый образ жизни. Нарушение этих обетов влекло неизбежную кару и перерождение в одной из ужасных форм существования. В первых буддийских сборниках сэцува нарушение табу сурово осуждается. Согласно рассказам из сборника «Нихон рёики» (VIII–IX вв.), основной причиной внезапной смерти и мучений в аду было убийство домашнего скота – быков и коров, которые в данном перерождении могли оказаться близкими родственниками кровожадного хозяина. Также буддизмом запрещались охота на оленя и фазана, поедание птичьих яиц, ловля и употребление в пищу рыбы, убийство змей – все это служило веской причиной для того, чтобы попасть в самый долгосрочный ад без надежды на прерывание кармической цепи. Истории сборника сэцува «Нихон рёики» с категорическими устрашениями, вероятно, использовались для буддийской проповеди как единственно верный способ внушить мирянам благоговейный страх и воспитать их в традициях буддийского вероучения.

Пищевые привычки японцев до и после буддизма

В добуддийской Японии самыми древними способами добывания пищи были охота и рыбный промысел. Обучение рисоводству и возделыванию пахотных полей, одомашнивание крупного рогатого скота и свиней происходило в определенный отрезок периода Яёй[13] благодаря корейским переселенцам.

После распространения буддизма в Центральной Японии охота, несмотря на религиозные запреты, оставалась привычным и доступным занятием, а в горных регионах – единственной возможностью обеспечить себя пропитанием.

Сцена аристократической охоты

Гравюра Хасимото Тиканобу. 1897 г.

The Metropolitan Museum of Art, New York (Public Domain)

Ранняя литература сэцува в искусной форме не только интерпретировала сложные для понимания китайские сутры и основные догмы буддизма, но и пыталась донести до народа высочайшие указы, обосновывая их неисполнение привычными для этого жанра способами – преждевременным попаданием грешника в ад и бесконечными страданиями. Императорские указы, запрещающие истребление живых