— Вы негодяй и мерзавец, сударь! Я вас вызываю! Вместе намбудет тесно на этой земле, а коли вы откажете мне в сатисфакции, так вы, ковсему прочему, станете зваться еще и трусом!

Желтые глаза обратились на него, и по лицу незнакомца — расплыласьулыбка нескрываемого удовольствия.

— Savez-vous que се petit drоle a fait ma conquete, — сусмешкою проговорил незнакомец, вприщур глядя на Алексея, и тот ощутил, какоскомина брезгливости и отвращения сводит ему челюсти.

— Этого не может быть! Мальта в руках французов! Мальтийскийкрест поруган Бонапартом! Не может быть!

Канцлер князь Александр Безбородко бросил из-под тяжелых,нависших век насмешливый взгляд на государя, который метался по кабинету,потрясая бессильно сжатыми кулаками, но тотчас же лицо умного, старого,прожженного царедворца приняло обычное бесстрастное выражение.

— Отчего же не может ваше величество?

Французы перебросили на Мальту из Тулона пятнадцать линейныхкораблей и десять фрегатов, на борту которых было тридцать тысяч человекдесанта.

Конечно, англичане послали своего знаменитого ГорациоНельсона на перехват флоту Первого консула, однако на сей раз прославленныйадмирал сплоховал, даром что у него было четырнадцать линейных кораблей, восемьфрегатов, четыре тендера и две бригантины.

Павел замедлил свои пробежки по кабинету и с невольнымпочтением оглянулся на Безбородко. Эта способность канцлера всегда приводитьсамые точные цифры восхищала императора, который во всяком деле пуще всегоценил именно точность, пунктуальность, скрупулезность.

Однако после следующих слов Безбородко лицо Павла сновасделалось унылым.

— Нельсону не удалось ни блокировать французов в Тулоне, ниперехватить их в Средиземном море. Пока он там чикался на подходе к тулонскомурейду, французская эскадра уже взяла Мальту!

Великий магистр ордена Гомпеш сдал ее почти без боя. Потериосажденных были смехотворны: трое убитых и шесть раненых. Осаждающие не понеслиникаких потерь вовсе.

— Будь они прокляты! — буркнул император.

— И что же Гомпеш? Где он теперь?

— Добрался на австрийском судне до Триеста, откуда ирассылает депеши, оповещая великих приоров о несчастье, постигшемгоспитальеров.

На сей раз Безбородко не смог скрыть насмешки — онаотчетливо прозвенела в его голосе.

Император, по счастью, либо ничего не заметил, либо счел,что голос канцлера звенит от волнения. Однако представитель Мальтийского орденав России, граф Юлий Помпеи Литта (русские обычно называли его ЮлиемПомпеевичем, что немало бесило великого приора, однако он хорошо умел скрывать своиистинные чувства), находившийся тут же, в кабинете государя, исподлобья быстро,остро взглянул на Безбородко своими черными, миндалевидными глазами.

Великий приор был не только удивительно красив: он обладал инедюжинным умом, а пуще — хитростью и наблюдательностью, так что от его слуха ивзора мало что ускользало.

Вот и сейчас: штатгальтер подмечал и крайнее расстройствоПавла, и скучающую насмешливость канцлера Безбородко, который, судя по всему,считал разговор о захвате Мальты французами пустым и незначащим, внималнапряженному молчанию графа Федора Ростопчина, кабинет-министра по иностраннымделам (а молчание это, знал по опыту Литта, таило в себе крайнюю степеньнеодобрения поведением государя).

Взор великого приора отдыхал в эти мгновения только начутком, тонком лице командора ордена Петра Талызина, который хоть и держалсявполне спокойно, не выражая внешне никаких чувств, однако, похоже, страдал отпредательств Гомпеша не менее, чем сам император Павел.

“Только эти двое преданы ордену всецело, — в который уже разподумал Литта. — Остальные всего лишь исполняют державную волю, следуя нашимобрядам и исполняя наши нормы. Ну что ж, пусть хотя бы так.

Пока — хотя бы так, но уж потом, после… Россия, дикая, дикаястрана! Не странно ли, что именно здесь возможно возрождение нашего попранноговеличия?..”

— Да, бегство Гомпеша — позорное пятно на всех братьях, вашевеличество, — своим низким, красивым голосом проговорил Литта, чуть выступаявперед и оттесняя насмешника Безбородко.

— Бывшего магистра в малой степени извиняет лишь то, что онпопытался спасти главные святыни ордена.

Из собора Ла Валетты [17] он прихватил с собою обломоккреста, на котором был распят Иисус Христос, мощи правой руки Иоанна Крестителяи чудотворный образ Богоматери Палермо.

Хотя бы эти драгоценности не достанутся французскимвандалам-республиканцам, на чьих руках — кровь христианнейшего государя.

Павел бросил на Литту прочувствованный взор. Ничем нельзябыло сильнее растрогать его сердце, как упоминанием о пролитой государевойкрови.

Смерть на эшафоте Людовика XVI и королевы Марии — Антуанеттыпроизвела на него огромное и удручающее впечатление. Честно говоря, граф Литта,бывший в душе немалым циником, готов был порою благословлять санкюлотов [18],отрубивших головы своим монархам.

Именно это событие пробудило самые рыцарские чувства в душепростоватого российского императора и заставило его со всею пылкостью ринутьсяв ряды Мальтийского ордена, в коем он видел последний оплот сил монархии противреволюционной тьмы, надвинувшейся на Европу.

— Минутку, граф, — вдруг спохватился император.

— Вы сказали — “бывшего магистра”? Как, разве Гомпеш большене…

— Изменник лишен сана по единогласному постановлению шефоввсех “языков” [19], — пояснил Литта.

— Более того! Шеф немецкого “языка” князь Хайтерсхаймпотребовал подвергнуть бывшего великого магистра публичному суду рыцарской ихристианской чести.

Бавария, впрочем, сохранила ему верность, но лишь потому,что родственники Гомпеша занимают высокие должности при дворе, курфюрста. Авообще-то обстоятельства наши сейчас плохи, совсем плохи…