Это сводящее с ума воспоминание едва не убило Алексеянасмерть.

Скарятин внезапно сделал такую стремительную фланконаду сбоковым нападением, что Алексей суетливо отшатнулся, запутался в ногах — инеловко завалился на спину, выставляя над собою шпагу, на которую… о господиИисусе! — на которую вдруг натолкнулся не удержавшийся в резком выпадепротивник.

Какой-то миг Алексей держал тяжесть его тела на выгнувшемсяот напряжения клинке, потом рука его начала опускаться, но в этот миг Скарятинсделал нечеловеческое усилие и выпрямился — выдернул из себя острие, а точнеесказать, сдернул себя с него.

Полусидя на коленях, Алексей таращился в его удивленное,какое-то остановившееся лицо с приоткрытым влажным ртом.

Скарятин осторожно, мелко дышал, словно ему было слишкомбольно вбирать воздух пробитой грудью. Он шагнул назад, опустил шпагу, пытаясьопереться на нее, но клинок согнулся, и Скарятин грянулся наземь, не успевотвернуть лицо и ударившись о булыжную мостовую.

Алексей, не в силах подняться, все так же полусидел наколенях и смотрел на него, редко, медленно моргая.

Вообще все вокруг сделалось вдруг каким-то медлительным: иподергивания тела, простертого на земле, и движения Огюста, который наклонилсянад Скарятиным, перевернул его на спину, удовлетворенно кивнул —и зачем-тоначал разматывать его белый шарф, суетливо выдергивая концы его из-под рубахи.

“Может, Огюст его этим шарфом перевязать хочет? — с усилиемподумал Алексей. — Может быть, он еще жив?”

Но остановившийся взгляд желтых, навеки недоумевающих глазсвидетельствовал обратное…

Из-за пазухи Скарятина выпал какой-то бумажный клочок, незамеченный молодым французом, понесся по ветру прямиком на Алексея, и тот свялым испугом отстранился, глядя, как спешат по пустырю Жан-Поль и заботливоподдерживаемая им мадам Шевалье.

“Они-то откуда взялись?” — удивился Алексей, вдруг ощутив,что дышит так же мелко, осторожно, как дышал умирающий Скарятин.

С отвращением сглотнул кислую слюну. Его мутило, видетьокружающий мир больше не стало сил, лег на бок, подтянув к животу коленки, изакрыл глаза.

— Что с ним? — послышался над головой равнодушный женскийголос, и Алексей с трудом узнал всегда выразительные модуляции мадам Шевалье.

— Неужели тоже ранен?

— Вроде нет, — без особой уверенности, однако и без особогобеспокойства — отозвался Огюст.

— Скорее так, головокружение от внезапной победы. Но возьмиже шарф, Луиза.

— Давай, скорее, скорее! — жадно воскликнула она. — О, этотшарф!

— Голос ее задрожал и пресекся.

Алексей, которому от прикосновения студеных булыжниковнемного полегчало, чуть повернул голову и прояснившимся взором посмотрел намадам Шевалье, которая, упав на колени, жадно комкала шарф Скарятина иприжимала его к лицу.

Черты ее были искажены почти экстатическим возбуждением,глаза туманились, губы шевелились, что-то шепча.

На лице Огюста и Жан-Поля был написан такой же восторг.

Алексей не поверил своим глазам. Потом вслушался взахлебывающийся шепот — и не поверил ушам.

— Государь… о мой император! — бормотала мадам Шевалье.

“Кто-то здесь сошел с ума, — спокойно, словно был совершеннослучайным зрителем, подумал Алексей. — Может быть, я. Может быть, они. А скореевсего мы все скопом”.

Словно услышав его мысли, мадам Шевалье взглянула на него ипронзительно засмеялась:

— Ты думаешь, я сошла с ума? Наверное, да — от восторга.

С`est excellent! — Ведь ты убил, ты убил это кровавоечудовище!

Уже второй из того страшного списка палачей пал от твоейруки.

Сначала — Талызин. Теперь — Скарятин. Капитан Скарятин!

О, Алексис, тебе только кажется, что этот шарф — белый. Насамом деле он обагрен кровью, потому что этим шарфом 11 марта сего года капитанЯКОВ Скарятин задушил… задушил императора Павла.

Голос ее сорвался. Она снова уткнулась лицом в шарф ибезвольно подчинилась рукам Жан— Поля и Огюста, которые с двух сторонприподняли ее, помогли встать на ноги и осторожно повели по пустырю.

Через пару шагов Огюст обернулся и деловито сказал Алексею:

— Чего валяешься? Вставай. На камнях лежать — для здоровьяне полезно. Да и народу сейчас набежит. Вон, обедня кончилась.

И в самом деле — со всех сторон раздался вдруг звонколоколов, возвещавший, что во всех петушиных соборах закончились службы.

Этот звон заставил Алексея завозиться, приподняться наколени. Но он еще никак не мог совладать с закружившейся головой и замер начетвереньках.

Порыв ветерка остудил его горящий лоб и принес какую-тосвернутую бумажонку. Алексей вспомнил клочок, выпавший из-за воротаскарятинской рубахи, и подобрал бумажку вялыми пальцами.

Она была исписана наклонным острым почерком.

“Рыцарь-убийца”, — бросилось в глаза. Алексей вгляделсявнимательнее.

“…Дама сия всюду таскает за собою молодого человека, никомуне известного ничем, даже именем, кроме своего прозвища — Рыцарь-убийца” ходятслухи, что он по уши влюблен в мадам Ш. и спуску не дает никому, кто осмелитсябросить в ее сторону мало-мальски косой взгляд. Молва гласит, что он буквальнона днях убил в Петербурге на дуэли небезызвестного генерала Т.”

Алексей содрогнулся и крепко стиснул записку в кулаке.

Почти невероятным усилием он заставил себя встать и, струдом сохраняя равновесие, уставился вслед удаляющейся троице французов,отчего-то наверняка зная, что видит их в последний раз в своей такой короткой ипри этом уже несусветно запутанной жизни — такой же скомканной, как эта роковаязаписка.

“Великим магистром?! Полно, да не ослышался ли я? Неужели ябуду гроссмейстером Мальтийского ордена?!”

Павел даже покачнулся. Никогда не испытывал он такоговосторга, как в это мгновение: даже когда столь долго чаемая корона Российскойимперии была возложена на его лысоватую голову.