Нет, пожалуй, Стэнфорд Ллойд был слишком уж безупречен,чтобы можно было верить в его искренность. Он был банкиром, и это былобуквально написано у него на лбу. Довольно видный мужчина, хотя и не первоймолодости. Со мной он держался необыкновенно учтиво и, хотя наверняка считалменя полным ничтожеством, старательно это скрывал.

— Надеюсь, это последний из стаи стервятников? — спросил я,когда он наконец отбыл.

— Тебе они все не нравятся, правда?

— Во всяком случае, твоя мачеха — настоящая ведьма, да ктому же еще и лицемерка. Извини, Элли, я не должен был этого говорить.

— Почему же, если ты искренне так считаешь? По-моему, ты недалек от истины.

— Тебе, наверное, было очень одиноко, Элли, — заметил я.

— Да, одиноко. Разумеется, у меня были подружки. Я ходила вочень привилегированную школу, но и там не чувствовала себя свободной. Если яначинала с кем-нибудь дружить по-настоящему, нас старались разъединить,навязывая мне другую девочку, естественно, из какого-нибудь, по их мнению,более достойного семейства. Конечно, если бы мне кто-то очень понравился, то ябы решилась на скандал… Но я никогда так далеко не заходила. Таких близкихдрузей у меня все же не было. Только когда появилась Грета, все стало по-другому.Впервые я почувствовала, что кому-то дорога. Чудесное ощущение. — Ее лицосмягчилось.

— Не хотелось бы… — начал я, отвернувшись к окну.

— Ты о чем?

— Не знаю… Не хотелось бы, чтобы ты чересчур полагалась наГрету. Нельзя слишком зависеть от другого человека.

— Ты не любишь ее, Майк, — с укором сказала Элли.

— Почему же? — возразил я. — Наоборот, она мне оченьнравится. Но тебе следует понять, Элли, что она.., что я ее вижу впервые.Наверное — буду честным, — я ревную тебя к ней. Ревную, потому что вы с ней..,я не сразу понял, очень привязаны друг к другу.

— Не надо ревновать. Она — единственный человек, кто былдобр ко мне, кто меня любил.., пока я не встретила тебя.

— Но ты меня уже встретила, — сказал я, — и мы стали мужем иженой. — И повторил сказанное мною раньше:

— И теперь будем жить-поживать да добра наживать.

Я стараюсь изо всех сил — хотя, наверное, получается у меняневажно, правдиво описать тех, кто вошел в нашу жизнь. Точнее, в мою, посколькув жизни Элли эти люди уже давно существовали. Мы напрасно надеялись, что ониотвяжутся от Элли. Ничего подобного. Они и не собирались оставить ее в покое.Однако в ту пору мы еще об этом не знали.

Нам предстояло обживаться в Англии. Дом наш был построен, очем нас известил телеграммой Сэнтоникс. Перед этим он предупредил меня, что емутребуется еще неделя. Но вдруг пришла его телеграмма: «Приезжайте завтра».

Мы прибыли на закате. Услышав шум мотора, Сэнтоникс вышелнам навстречу и остановился перед домом. Когда я увидел, что дом целикомзакончен, во мне что-то дрогнуло, словно желая выплеснуться наружу! Это был мойдом — наконец-то у меня есть дом! Я стиснул руку Элли.

— Нравится? — спросил Сэнтоникс.

— Шик! — дурацкое словечко, но он меня понял.

— Да, — согласился он, — это лучшее, что я сделал за всюжизнь… Дом обошелся недешево, но игра стоила свеч! Пришлось превысить смету повсем параметрам. Ну-ка, Майк, берите Элли на руки, — распорядился он — и неситечерез порог, как полагается молодоженам, когда они входят в новый дом!

Я весь покраснел, но послушно поднял Элли на руки — она былалегче перышка — и внес в дом. К сожалению, я споткнулся о порог и увидел, чтоСэнтоникс нахмурился.

— Ну вот и все, — сказал он. — Заботьтесь о ней, Майк, иберегите ее. Сама она заботиться о себе не умеет.

— Почему это меня надо беречь? — возмутилась Элли.

— Потому, что мы живем в недобром мире, — ответил Сэнтоникс,— и вокруг вас, девочка моя, полно-злых людей. Вы уж мне поверьте, я кое-когоуже видел. Примчались сюда, все высматривали, вынюхивали, как крысы. И сами онине лучше крыс. Извините меня за эти слова, но кому-то следовало их произнести.

— Больше никто беспокоить нас не будет, — ответила Элли. —Они все вернулись обратно в Штаты.

— Возможно, — отозвался Сэнтоникс, — но оттуда всегонесколько часов лету.

Он положил руки ей на плечи. Руки у него были очень худые инеестественно белые. Выглядел он очень плохо.

— Если бы я мог, дитя мое, я бы присмотрел за вами, — сказалон, — но у меня нет на это сил. Мои дни сочтены. А вам пора научиться самойзаботиться о себе.

— Хватит наводить страх, вы совсем как та цыганка,Сэнтоникс, — вмешался я. — Покажите-ка нам лучше дом. Все до последнего уголка.

Мы обошли весь дом. Некоторые комнаты еще стояли пустыми, ноосновная часть купленных нами вещей — картины, мебель и шторы — были ужеразвешаны и расставлены.

— Мы до сих пор не придумали, как назвать наш дом, — вдругвспомнила Элли. — Не называть же его по-старому — «Тауэрс». Это было бы глупо.Как, ты говорил, еще его называют? — обратилась она ко мне. — Цыганскоеподворье, верно?

— Только не это, — воспротивился я. — Мне это названиекатегорически не нравится.

— Местные жители все равно всегда будут называть его толькотак, — заметил Сэнтоникс.

— Потому что здесь живут недалекие, суеверные люди, —буркнул я.

Затем мы уселись на террасе, любуясь закатом и открывающейсяперед нами панорамой, и начали придумывать название для нашего дома. Получилосьчто-то вроде игры. Начали мы всерьез, а потом стали придумывать одно глупеедругого: «Конец пути», «Сердечная радость» или на манер названия пансионатов:«Морское побережье», «Чудесный остров», «Сосны». Но тут вдруг стемнело, сталохолодно, и мы вошли в дом. Занавешивать окна не стали, только прикрыли их. Едумы привезли с собой. А на следующий день в дом должны были прибыть слуги,нанятые нами за большие деньги.

— Им, наверное, здесь не понравится, скажут, что тутодиноко, и потребуют расчета, — сомневалась Элли.

— Ничего, удвоите им жалованье, и они останутся, — успокоилее Сэнтоникс.

— Вы считаете, что каждого можно купить! — засмеялась Элли.

Мы привезли с собой паштет, французский батон и большиекрасные креветки. Разложив все это на столе, мы стали пировать, весело болтая исмеясь. Даже Сэнтоникс заметно взбодрился, глаза его загорелись от возбуждения.