Филпот помрачнел.

— Вам следовало заявить в полицию, — сказал он.

— Мы решили этого не делать, — объяснил я, — Иначе этотшутник еще больше разойдется.

— Тем не менее подобные выходки следует пресекать сразу, —настаивал Филпот, словно вдруг превратился в судью. — Иначе потом людей неостановить. Считают, наверное, это забавой. Только.., какая уж тут забава.Злоба, недоброжелательность… Не думаю, — добавил он, скорее не для нас, апросто размышлял вслух, — не думаю, что кто-то из местных замыслил что-тонедоброе.., против кого-нибудь из вас лично, хочу я сказать.

— Конечно, — согласился я, — ведь мы оба прежде здесьникогда не бывали.

— Постараюсь узнать, что смогу, — пообещал Филпот. Он встали осмотрелся по сторонам.

— А знаете, — сказал он, — мне нравится ваш дом. Никак неожидал. Я из тех, кого называют ретроградами. Мне нравятся старые дома и старыестроения. И совсем не по душе эти спичечные коробки, которые, как на дрожжах,растут по всей стране. Большие коробки, похожие на пчелиные соты. Мне кудабольше по вкусу здания с лепниной, со всякими архитектурными украшениями. Новаш дом мне нравится. Вроде бы без особых затей, как и все современные дома, новместе с тем есть в нем изящество и легкость. А из его окон многое выглядитсовсем иначе. Интересно, очень интересно. Кто автор проекта? Англичанин или иностранец?

Я рассказал ему про Сэнтоникса.

— Гм, — задумался он, — я вроде бы где-то про него читал.Может, в журнале «Дом и сад»? Там были и снимки.

— Он человек известный, — заметил я.

— Хорошо бы с ним познакомиться, хотя, если честно, я незнал бы, о чем нам говорить. Я ведь ничего не смыслю в искусстве.

Затем спросил, когда мы могли бы прийти к ним на ленч.

— Посмотрим, понравится ли вам мой дом.

— Наверное, он очень старый? — спросил я.

— Построен в тысяча семьсот двадцатом. Славное быловремечко. А самый первый был поставлен еще при Елизавете[23]. Но в самом началевосемнадцатого века он сгорел, и на том же месте построили нынешний.

— Вы всегда здесь жили? — спросил я, имея в виду, конечно,не его лично, но он меня понял.

— Да, мы живем здесь со времен Елизаветы. Иногда процветали,иногда едва сводили концы с концами, в неурожайные годы продавали землю, акогда дела шли на поправку, снова ее покупали. Я буду рад показать вам мой дом,— добавил он, с улыбкой поглядывая на Элли. — Американцам нравятся старые дома,я знаю. А вот на вас он вряд ли произведет впечатление, — обратился он ко мне.

— Боюсь, что я не слишком разбираюсь в старине, —откликнулся я.

Громко топая, он вышел. В машине его ждал спаниель. Машина,между прочим, была старой и побитой, краска во многих местах облупилась, но я кэтому времени уже успел понять, что есть вещи куда более важные, чем шикарноеавто. Главное, что в здешних местах на него смотрели как на Бога, и еще то, чтоон уже дал нам свое благословение и скрепил его печатью. Это было видноневооруженным глазом. Элли ему понравилась. Я был склонен думать, что и я емупонравился, хотя иногда он и задерживал на мне взгляд чуть дольше обычного,словно старался оценить нечто такое, с чем прежде сталкиваться не доводилось.

Когда я вернулся в гостиную, Элли осторожно собирала осколкихрусталя.

— Жаль, что она разбилась, — с грустью сказала она. — Мнеэта пепельница нравилась.

— Купим такую же, — успокоил ее я. — Это ведь не стариннаявещь.

— Я знаю! А что случилось, Майк?

— Меня напугала одна фраза, сказанная Филпотом, — подумав,ответил я. — Он, сам того не ведая, напомнил мне случай из моего детства. Мы сприятелем прогуливали уроки и пошли от большого ума на пруд кататься на конькахЛед не выдержал, и мой приятель провалился, а когда подоспела помощь, былопоздно — он уже утонул.

— Какой ужас!

— Да, я совершенно забыл этот эпизод. А вот сейчас вспомнил,когда Филпот заговорил о своем чуть не утонувшем брате.

— Мне он нравится, Майк. А тебе?

— Очень. Интересно, какая у него жена?

В начале следующей недели мы отправились на ленч к Филпотам…У них был белый дом эпохи Георгов[24], довольно симпатичный, хотя и без особыхархитектурных изысков. Обстановка была старой, но уютной. На стенах вытянутой вдлину столовой висели портреты — по-видимому, предков Филпота. Картины былидалеко не шедеврами, но я подумал, что они смотрелись бы куда лучше, если бы ихкак следует почистили. Среди них был портрет белокурой девицы, разодетой врозовый шелк, на которую я засмотрелся.

— У вас недурной вкус, — улыбнулся майор Филпот. — ЭтоГейнсборо[25], причем одна из его лучших работ, хотя изображенная им особа всвое время наделала много шума. Ее подозревали в том, что она отравила своегомужа. Возможно, из чистого предубеждения, поскольку она была иностранкой.Джервейз Филпот привез ее откуда-то из-за границы.

Для знакомства с нами было приглашено еще несколько соседей.Доктор Шоу, пожилой господин с любезными манерами, но несколько усталого вида,вынужден был уехать еще до окончания ленча. Остались молодой и очень строгий навид викарий, средних лет дама с почти мужским голосом, увлекавшаяся разведениемсобак породы «корги», и высокая, красивая, темноволосая девица по имени КлодияХардкасл, которая, по-видимому, обожала лошадей, хотя их шерсть вызывала у нееаллергический насморк.

Они с Элли быстро нашли общий язык. Элли тоже увлекаласьверховой ездой и тоже иногда страдала аллергией.

— В Штатах у меня ее вызывала амброзия, — говорила она, — ноотчасти и лошади. Правда, сейчас это меня не очень беспокоит, посколькупоявилась масса чудесных лекарств. Я вам дам на пробу несколько капсул.Запомните: они ярко-оранжевого цвета. Примите одну такую перед выходом из дома,и больше одного раза вам чихнуть не придется.

Клодия Хардкасл со вздохом сказала, что это было бызамечательно.

— А верблюжья шерсть — это вообще для меня кошмар, —призналась она. — В прошлом году я была в Египте, и, пока мы на верблюдахдобирались до пирамид, у меня по лицу непрерывно текли слезы.