Никакая это была не «роспись».

Это явно был план.

Вот только…

Вот только с подобными планами Алексею Карташу сталкиватьсяещё не приходилось – даже если учесть, что этот был нарисован вручную,химическим карандашом, на серой обёрточной бумаге. Весьма тщательно. Впрочем,последнее ещё ни о чём не говорило – по большому счёту, зэки ко всем своимподелкам подходят вдумчиво, изобретательно, не терпя суеты и с прилежанием,достойным лучшего применения, – начиная от игральных карт и «сувениров» напродажу, вроде блокнотиков и статуэток, и заканчивая наборными рукоятями дляножей… И всё же, всё же, всё же…

Закусив губу, Алексей огляделся. Впустую. Не понять, откудасей план вывалился, из чьей тумбочки или кровати. Скотина Богомазов, тщательнеенадо, тщательнее…

Изображение было удручающе простым, как метеокарта, нонасквозь непонятным. Несколько заштрихованных пятен и вкривь и вкось вписанныхдруг в друга эллипсов с таинственными пометками от руки – типа «абс. отм-ка49.05», «распк – 10.26», «ВП», «контр. т.» и всё такое прочее, кривая жирнаялиния, берущая начало возле безымянного крестика в кружочке, скрупулёзнопересекающая всю карту по диагонали от одной отметки до другой и оканчивающаясяаккуратненькой стрелкой на точке «пер, п-т».

Сии криптограммы, все в общем и последнюю в частности,расшифровывать можно было как угодно – от «перманентный простатит» до, пардон,«пердящий педераст»… А на самом деле это, конечно, означало что-то другое.

Так и не поняв – что, он пожал плечами и двинулся на выход,где, подгоняемые воплями «сундуков», строились мрачные зэки: нужно ещё былопринять рапорты и составить рапорт самому.

Так что утром Карташ до дома так и не добрался. Рассмотретьнаходку поподробнее, покумекать над ней как следует, в тишине и покое, хотелосьсмертельно, но он оттягивал удовольствие – как опытный любовник не спешитнаброситься на объект вожделения, а приступает к делу обстоятельно,неторопливо, наслаждаясь каждым прикосновением, каждым миллиметром постепеннообнажаемого тела, сдерживаясь, останавливая себя, притормаживая – чтобы потом вполной мере ощутить хлынувший через край восторг плоти. Так и Алексей. Бережносложив непонятную карту вчетверо, он спрятал её в самолично нашитый кармашек навнутренней стороне формы, застегнул на пуговичку и после подписания всех дурацкихбумажек скучающей походкой отправился в дежурку при хоззоне. Где с чувствомвыполненного перед Родиной долга возлёг на кушетку, решительно выгнал поганойметлой из головы все, абсолютно все мысли и постарался вздремнуть. Чувствовал,что голова ему понадобится свежая, отдохнувшая от трудов праведных.

Вздремнуть, как ни удивительно, получилось.

Сквозь сон он слышал, как по дежурке бродили какие-то люди,звякали какой-посудой, о чём-то переговаривались шёпотом, дабы не тревожить сонтоварища. Карта приятно грела ему грудь сквозь рубаху. Что делать дальше, онпримерно себе представлял. Не подозревая, что человек предполагает, а вот Бог…

* * *

Практически у каждого офицера на зоне имеются свои люди изконтингента – агенты и сексоты, а проще говоря, стукачи. На оперчасть надеждаесть не всегда, да и не любят опера делиться своими секретами с простыминадзирателями, а уж про заключённых-активистов из службы внутреннего порядка иречи нет: они сами ни фига не знают. Вот и приходится крутиться, вербовать,шантажировать и подкупать – должен же боец знать, что происходит на вверенномему участке невидимого фронта – когда с воли придёт новая партийка наркоты и скем, за что в четвёртом бараке опустили тишайшего домушника Шварчика и о чёмпосле отбоя шептался зэка Пупок с конвоиром Пупкиным.

Лупня Карташ агентнул с полгодика тому – узнал случайно, чтотот срочную сам служил в ВВ, и пригрозил донести сию информацию до угловых.Почему тюремное радио, не хуже совинформбюро сообщающее по этапу обо всехзаключённых, на этот раз не сработало, Карташ не ведал. Хотя вполне моглостаться, что угловые прекрасно знали о тёмном прошлом Лупня, но решили парняпощадить – в самом деле, не будешь же наказывать всякого, кого по молодости летпосылали исполнять священный долг перед родиной во внутренние войска, этакнаселение страны может резко подсократиться… Как бы то ни было, Лупеньсогласился с неопровержимыми Карташовскими доводами и стал трудолюбиво стучать,благо имел уже четвёртую ходку, и все по нехилым статьям, а посему имел и доступк, так сказать, закрытой информации, при всём при том оставаясь полосатиком –то бишь рецидивистом-одиночкой, воровской закон свято не блюдущим, но исупротив блатных не лезущим. И у Алексея было стойкое подозрение, что зэчокзастучал бы, что твой «зингер», и без нажима со стороны старлея. Просто так. Поскладу натуры.

Лупня Карташ отыскал в зоновском пищеблоке – облачённый внекогда белый, а нынче серо-коричневый халат, тот деловито хлеборезствовал,беззаботно напевая под нос что-то попсовое, то ли из «Стрелок», то ли из«Белок».

Будто и не было ночью никакого шмона. Хотя к подобным акциямуголовнички уже привыкли, как к неизбежным неприятностям – типа зимних холодовили летнего зноя. Ну, пошмонали, ну наказали, жизнь-то продолжается… Алексейогляделся, удостоверился, что они одни-одинёшеньки, сел на краешек стола,отодвинув кастрюлю с картофельными очистками.

– Здоров, начальник, – не поднимая головы буркнулЛупень.

– И тебе не хворать. Какие новости?

На вид ему было лет шестьдесят – высохший, с сильно впалымищеками, седой как лунь… хотя по документам шёл ему всего то тридцать осьмойгодочек.

– Тишина в окопах, – сказал Лупень. – Какзатихарились все…

– После шмона или вообще?

– Вообще.

– Готовят что-нибудь? – насторожился Алексей, живовспомнив слухи о готовящейся войне авторитетов.

– Как не готовить, – беззаботно сказалЛупень. – Третьего дня на зону бухло привезли, двенадцать ящиков, етитьего в дрын. Пугач проставляться собирается, по поводу примирения с Баркасом.

Алексей тихонько присвистнул. Нет, ясное дело, что знающий ивлиятельный человек может в лагерь принести что угодно, и баллистическую ракетувключительно, никто ничего не заметит – или, по крайней мере, сделает вид, чтоне заметил, залепив глазёнки долларовыми купюрами… Однако ж двенадцать ящиковводки – это, извините, перебор. Даже для Пугача. Вот, оказывается, из-за чегоТоптунов шмон затеял, тоже наверняка будучи курсе, – из-за припрятаннойвыпивки! И, естественно, чёрта лысого нашёл – иначе так тихо не было бы назоне…

– И на когда сей праздник назначен? – спросилКарташ.

Лупень пожал плечами.

– Говорят, деньков через пять…

«Значит, будем пресекать, – с некоторой тоской подумалКарташ. – Раз не нашли во время шмона – будем брать тёпленькими. Опять невысплюсь ни хрена…»

– И где её, родимую, схоронили? – на всякий случайспросил он. Просто так.