Он затушил хабарик в пустой консервной банке и вновь взялсяза нож.

– Ну?

– Ну и всё. Так мы с ним, начальник, и побратались. СКучиным Ильюшкой, то бишь.

– А карта-то тут причём? – напомнил Карташ.

– Причём, причём… Так я ж про то и толкую, етить менядрыном! Кучин-то аккурат по такой вот, родненькой, и летел за нами. От рукинарисовал ему штурман, по памяти, потому как типографские карты в штабе былизаперты по причине побега и возможного бунта, а рацией командиры пользоватьсянапрочь запретили – потому как побег, опять же… Туточки, вона, ориентирывсяки-разны изображены, сопки там, высотки, речки, кряжи – чтоб, значит,привязаться к местности с воздуха и с путя не сбиться… Вишь, «абсолютнаяотметка», «контрольная точка», етить их дрыном. Всё как там, точно тебе говорю.

– Понятно… А кто рисовал, знаешь? Чья она?

Лупень пожал плечами.

– Много хочешь от меня, начальник, уж извиняй. У тебякарта, не у меня, так что тебе виднее…

– Поня-атно… – повторил Алексей.

Хотя, если честно, не фига ему не было понятно. Но заворотсюжета получался крутой. В лучших традициях, так сказать. Труп, таинственнаякарта, загадочный объект посреди тайги…

26 июля 200* года, 22.18.

Дежавю, блин. После убийства раба Божьего охотникаДорофеева, сунувшего нос куда ему не положено, Алексей возвращался домойосторожно, опасаясь каждого шороха. Теперь же, два дня спустя, ни на миллиметрне продвинувшись в своих расследованиях – напротив, ещё больше запутавшись взагадках, навалившихся со всех сторон, он двигался к дому ещё более опасливо.Обогнул избу Кузьминичны с тыла, продрался через какие-то грядки, чуть невсполошил собак у соседей – но дошёл без приключений. Никто на него не нападали заточку в бок вставить не пытался. Открыл дверь и шагнул в сени. Заперся.Облегчённо перевёл дух.

Не терпелось запереться в комнате, занавесить окна, включитьнастольную лампу и вплотную заняться изучением находки – авось, и поймёт что кчему.

Приключения ждали его чуть позже.

Телевизор на бабкиной половине бурчал всё также – на этотраз что-то о какой-то «Шантарской Кредитной группе», которая, дескать, всехсможет озолотить, подайте только денюжку. Напрасно старались: Кузьминична, какуже говорилось, была глуха не только к призывам «Кредитной группы», но и впрямом смысле: на оба уха. В чулан Алексей заглядывать не стал, чтобы всобственных глазах не выглядеть параноиком, шагнул в свою комнату, нашарилвыключатель, щёлкнул…

…И на пороге замер. Но лишь на миг. После всех перипетий,имевших место с московских времён, он худо-бедно научился держать лицо.

Подумал лишь, да и то как-то отстраненно: «Поспать опять неудастся…»

Рука сама, без всяческих команд со стороны рассудкаметнулась к кобуре, но Алексей мысленным приказом остановил её на полпути.Открывать пальбу себе дороже. Следующим его желанием было резко вырубить свет иделать отсюда ноги – карта в потайном кармане жгла кожу. Но он сдержался – всёж таки не мальчик.

За столом, по-хозяйски водрузив локти на столешницу,восседал давешний псевдоархеолог Гена. Смотрел на вошедшего, в общем-то, дружелюбнои с симпатией – как рыбак на откопанного жирного червячка. Перед ним стоялапузатенькая непочатая бутылка «Колчака», про который не только на зоне, но и вобычных шантарских магазинах слыхом не слыхивали и который отправлялсяисключительно на экспорт… ну разве что ещё, каким-то уж совершенно загадочнымобразом, оседал в паре-тройке запредельно дорогих лабазов типа «АтаманаЕрмака». А рядом на тарелочках лежали: ветчинка (явно неместного производства),сыр (отчётливо нездешней слезы), лучок зелёный, хлебушек был порезан (эти ужявно тутошние), а также ждали своего часа вскрытые баночки с маринованнымчем-то там и консервированным чем-то этаким…

Ну прям двое приятелей: один зашёл к другому с цельювспрыснуть по двести капель, пока жёны в огороде копаются…

Алексей молча снял форму, стянул сапоги с негнущихся ног,сунул ноги в тапки. Спросил преспокойно:

– Не страшно – в темноте-то сидеть?

– Не-а, – как ни в чём не бывало ответил тот, ктохуже татарина, и миролюбиво показал пустые ладони. – Время, старик, летитнезаметно, когда знакомого ждёшь… Да ты, Лёшенька, в дверях не топчись, чай усебя дома.

– Я-то дома, а вот ты… – вздохнул Алексей.

Не стал спрашивать, как этот голливудский красавчик сюдапопал и, главное, зачем попал. Прошёл в комнату, демонстративно снял кобуру иповесил её на спинку кровати, сел к столу, напротив супермена. Сдерживаясь изовсех сил, чтобы не потрогать спрятанную на груди карту – на месте ли, непропала ли… Страха отчего-то опять не было, только насторожённость да ожиданиеновых открытий. Которые ещё неизвестно к какому результату приведут.

– А что я? – Гена поднял белёсые брови. –Вечерами тут делать ну абсолютно нечего, пошатался по Парме, вспомнил вдруг,что только один знакомец есть у меня в этой дыре, вот и решил заглянуть наогонёк, с гостинцем… То есть, огонька-то не было, я и решил дождаться.

Не спрашивая согласия, он свинтил головку с «Колчака»,разлил коричнево-красную жидкость по стопкам, двинул одну к Алексею.

– Хлопнем за встречу?.. Да не напрягайся ты, душа моя.Ежели б было у меня желание травануть тебя или ещё как ухайдакать, я б нашёлспособ получше, чем заявляться к тебе вот так вот запросто, уж поверь. Ну,вздрогнем?

– А чё ж не вздрогнуть-то, коль на халяву… –продолжая разыгрывать прежнего тупорылого служаку, протянул Алексей, взял своюстопку, подождал, пока Гена поднесёт ко рту свою, и сказал:

– Погоди-ка.

Неторопливо забрал у археолога коньячок, отдал ему свой,пробормотал: «Вот так-то спокойнее будет. Вот теперь и вздрогнем. За здоровьемолодых», – и выпил. Коньяк как водку. Залпом.

И, мягко выражаясь, охренел.

Ё-моё, совсем одичал в этой глухомани, забыл, что это такое– настоящий коньяк…

Тягучий напиток магмой растёкся по стенкам пищевода, где-тов недрах организма превратился в волну ни с чем не сравнимого аромата инаполнил каждую клеточку старлеевского тела мягким теплом.

Да уж, лучше только оргазм…

Усмехнувшись одними краешками губ и махнув свою порцию, Генадостал вскрытую пачку красного «Мальборо», протянул Алексею. С интересом стал наблюдатьза реакцией.

Откинувшись на спинку стула и затянувшись, Алексей и сам сне меньшим интересом прислушивался к себе – то ли хорошо сейчас будет, то лискрутит в бараний рог, а местный коновал потом зафиксирует естественную смертьот насморка.

Там, в себе, было хорошо.