– Как ты думаешь, если я захочу учиться на бухгалтера,мне папа разрешит?

– Опять двадцать пять! – с досадой сказалаТамара. – Да при чем тут папа-то? Ты выберешь себе профессию по душе – ивсе! И тебя не должно интересовать, что скажет папа. Вот ты помнишь, какой былскандал, когда я сказала, что хочу быть парикмахером? Как папа орал, а мамаплакала? Как он потом со мной два месяца не разговаривал? И что? Я все равнобуду тем, кем хочу стать, и папа тут совершенно ни при чем. И вообще, ещенеизвестно, что он скажет, а ты уже заранее боишься. Ты попробуй хоть разозвучить свое мнение, свое желание, а не загадывай, кому что понравится.

– Да я боюсь как-то, – уныло призналасьЛюба. – Не хочу, чтобы он ругался.

– Почему он обязательно должен ругаться? Разве стыднобыть бухгалтером?

– А все девчонки хотят стать актрисами, геологами, илиБратскую ГЭС строить, или инженерами по космосу работать, ракеты проектировать,в общем, всякое такое героическое…

– И какая тебе разница, что хотят эти твои девчонки?

– Надо мной будут смеяться.

– Кто будет смеяться?

– Да все! Представляешь, я прихожу в школу, а на менявсе пальцем показывают и смеются, что, мол, все хотят героических профессий, аЛюба Головина хочет быть бухгалтером. Стыд и позор.

– Не выдумывай. Никакого стыда и позора. Естьединственный путь – твой собственный, и тебе нужно им идти. Все хотят бытьгеологами или артистками, а Люба Головина будет экономистом, вот так! И вот тутначнет проявляться твоя личность. Про тебя будут говорить: «Вот идет ЛюбаГоловина, которая хочет стать экономистом», а не просто «симпатичная Люба скосой». Улавливаешь разницу?

– Кажется…

– Ну все, Любаша, – Тамара повернулась на другойбок и вытянула ноги, – выключай свет и давай спать, а то уже вставатьскоро, мы с тобой полночи проговорили. Хорошо еще, что нас Бабаня не застукала,а то нагорело бы нам по первое число.

Люба послушно улеглась в свою кровать, натянула одеяло доподбородка и попыталась заснуть, но заснуть никак не получалось, в ушах стоялголос сестры, которая говорила ей такие сложные и непривычные вещи, в которыеверилось с трудом. И откуда она берет такие мысли? И дело не в том, что онастарше, ведь и Родик, и Андрей Бегорский, и Аэлла – ровесники Тамары, но онитаких вещей не говорят. Люба вспомнила, с каким азартом Тамара говорила о том,как сделает всех женщин королевами, и как вдруг засветилось ее вмиг ставшееодухотворенным лицо. Точно такой же азарт был в глазах у отца, когда он, лежана больничной койке, говорил: «Как мы с дядей Петей их сделали! Нас двое, иодин пистолет на двоих, а их трое, и все с ружьями. Я горжусь тем, что мысегодня сделали, даже больше, чем своими военными медалями». И такая в егоголосе была удовлетворенность от хорошо сделанной работы! Люба вдругпредставила себе, как Тамара будет делать женщин счастливыми и они будутуходить от нее стройными шеренгами Любовей Орловых, Марин Ладыниных, ВалентинСеровых и Татьян Окуневских, а у них за спиной будет стоять Тамара, щелкаяножницами.

Люба не выдержала и тихонько засмеялась своему забавномувидению.

– Ты чего? – недовольно прошептала Тамара. –Почему до сих пор не спишь?

– Том, я хотела спросить, можно?

Тамара зевнула.

– Ну валяй, только быстро.

– Откуда ты такие мысли взяла? Неужели сама додумалась?Или в книжках прочитала?

– И в книжках тоже прочитала… ну ладно, раз уж у нас стобой вышел сегодня такой разговор, я тебе тоже открою один секрет. Толькообещай, что никому не скажешь.

Люба села на кровати, спустила ноги на пол и сталанапряженно всматриваться в ту сторону, где стояла кровать сестры. В комнатебыло совсем темно, но девочке казалось, что если она будет смотреть в сторонуТамары, то обязательно поймет что-то очень важное.

– Да ты что, Тома?! Я никому, честное слово!

– У меня в Москве есть друг, очень умный, который менявсему этому научил.

– Ой, Тома, – Люба прижала ладони ко рту, словнопыталась удержать внутри себя какие-то слова, – у тебя мальчик есть, да?Ты с ним встречаешься? Тайком, да?

– Я же сказала: это друг. А никакой не мальчик.

– Он что, старый? – испугалась Люба.

Сколько раз она видела в кино истории про то, какмолоденькие девушки влюблялись в мужчин старше себя, и эти мужчины всегдаоказывались женатыми, и ничего хорошего из этих историй не получалось. Неужелис Тамарой произошло то же самое? Какой ужас!

– Старый, – подтвердила Тамара ее самые худшиепредположения, – даже старше Бабани, ему, наверное, лет семьдесят пять, ато и больше.

– И что, ты собираешься за него замуж? – дрожащимшепотом спросила Люба.

– Ой, дурища ты, дурища, – засмеяласьТамара, – у тебя одно на уме. Его зовут Михал Михалыч, он работает вбиблиотеке, на выдаче, и мы с ним дружим. Я ему немножко помогаю по хозяйству,раз в неделю прихожу к нему домой убираться, а то он старенький уже совсем,плохо видит, и вообще… А он меня уму-разуму учит и хорошие книжки дает читать.Уловила? Только смотри, Любка, если проболтаешься – поссорюсь с тобой на всюжизнь.

– Чем хочешь поклянусь, – искренне пообещала Люба.

– Ладно, тогда давай спать.

* * *

– Ну ты даешь! – восхитился Камень. – Как утебя терпения хватило весь разговор прослушать? С твоей-то непоседливостью…

– Да я понял, что тут каждое слово важно. Сначала я,конечно, хотел слинять, когда у них этот ночной девичник начался, ну что,думаю, эти две соплюшки интересного могут на ночь глядя сказать? И что-тозасиделся, задумался, а потом прислушался – батюшки мои! Прям натуральносеминар не то по психологии, не то по философии, не то еще по какой мудренойнауке. Тут уж я начал каждое слово ловить и запоминать, чтобы тебе, неблагодарномустарому пню, пересказать. Ну что, молодец я?

– Молодец, ничего не скажешь, – согласилсяКамень. – А что там с Михал Михалычем? Что за фрукт?

– А я знал, я знал, что ты спросишь! – радостнозакаркал Ворон. – И все вызнал, все разведал. Рассказывать?

– Валяй. – Камень чуть-чуть поерзал на месте,нашел удобное положение, при котором больной сустав не так ныл, и приготовилсяслушать.

Михаил Михайлович Бобневич родился в семье этнографа иисследователя, специалиста по странам Востока. Отец с самого раннего детства,которое пришлось на 80—90-е годы девятнадцатого века, возил жену и сына с собойво все экспедиции по Китаю и Японии, где изучал философию, нравы, обычаи и быт.Поэтому маленький мальчик Миша, проявивший недюжинные способности, хорошо зналне только языки, но и культуру и философию этих стран. Он сохранил личныеотношения со многими людьми, с которыми там познакомился, продолжал послереволюции поддерживать с ними научные и личные связи, переписывался и вполнеуспешно занимался этнографией, пойдя по стопам отца. За эти самые связи он ибыл в 30-е годы репрессирован по обвинению в шпионаже в пользу Японии, отсидел12 лет, потерял семью и на свободе оказался немолодым, очень больным, одинокимчеловеком. Единственное место, куда он смог после освобождения устроиться наработу, была одна из московских детских библиотек.