которая не оставила камня на камне от прежнего мировоззрения и – благодаря своему технологическому могуществу – за два века вывела Запад из состояния угрожаемой цивилизации, возведя его в господствующий ранг. К концу XIX века западные страны контролировали три четверти земной суши, а их морское господство было вообще неограниченным. Но за двести лет до этого такое казалось крайне маловероятным: в 1683 году войска Османской империи осадили Вену. Правда, в 1798 году египтянам пришлось бессильно наблюдать, как небольшой корпус Наполеона завоевывает всю их страну, а спустя три года британские войска вытеснили французов при полном неучастии Египта в этой борьбе[93]. Техническое и организационное превосходство западных армий обеспечило им доминирование такого рода, что, скажем, британцы были в состоянии посредством незначительных издержек военного и административного характера контролировать весь Индийский субконтинент.

Но самосознание Запада базировалось не только на технологическом и военном превосходстве. Знаменитое стихотворение Редьярда Киплинга говорит о «бремени белого человека», чувствующего свою обязанность одарить весь мир благами западной цивилизации, – эту убежденность разделяли с Киплингом все колониальные державы. Нам теперь вся эта моралистически-цивилизаторская самоуверенность представляется химерой. Но нельзя забывать о том, что Просвещение фактически притязало на универсальную значимость, идет ли речь о поисках истины или о стремлении к созданию справедливого политического порядка. Как будет более подробно изложено ниже, это просвещенческое стремление к истине и справедливости было – ввиду катастрофы Второй мировой войны и процесса деколонизации – интерпретировано многими как откровенная рационализация империалистической эксплуатации мира белым человеком. После 1945 года начинается процесс самоуничижения[94]: универсалистские претензии Просвещения как ложные культурные предпосылки были дискредитированы. Западу вменялась работа над грехами – он не только должен был принять ответственность за несчастья деколонизированного «третьего мира», но и начать уважать все жизненные и конфессиональные особенности, которыми живут разные этнические, религиозные и культурные общности. Именно в этот миг родилась политкорректность, чьи основные принципы: паритет всех культур, конфессиональных изводов и жизненных укладов, а также принципиальный запрет на моральную и гносеологическую критику любой культуры[95]. Согласно этому принципу, к чему может быть призван западный человек, так это лишь к монетарной форме расплаты за грехи прошлого – помощи развивающимся странам. Допускается, правда, также критика собственных политиков, но речь в таких случаях может идти только о вопросах управления. Кардинальные же вопросы рационально дискутировать нельзя, поскольку все мнения и все религиозные вариации заслуживают, считается, равного уважения. Политическая корректность вскоре стала основополагающим принципом почти всех европейских и части американских левых, что выливается в интеллектуальное запугивание, породившее столь многочисленные проблемы. В университетах на многих социологических и гуманитарных факультетах западная культура привычно и уничижительно преподносится как «фаллогоцентричная» (от греч. phallus – пенис и logos – мысль, понятие). В такой трактовке она очевидным образом представляет собой наследие «dead white man», мертвого белого человека, и хочет доминировать не только над другими культурами, но и над женщинами, а также над всеми, кто не соответствует стандартам гетеросексуальности[96].

Далее последовал ряд чрезвычайных событий, поставивших западный мир перед вопросом: как и на каких правовых основаниях он может защитить свои ценности и свой жизненный уклад? 11 сентября 2001 года в результате крупнейшего за всю историю теракта были разрушены башни-близнецы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, террористы превратили два пассажирских авиалайнера в орудия массового поражения. 11 марта 2004 года другой теракт, на мадридском железнодорожном вокзале Аточа, где были взорваны пассажирские электрички, унес жизни 191 человека и причинил ранения еще почти двум тысячам. 7 июля 2005 года в Лондоне в результате скоординированных взрывов в метро и в автобусе погибли 56 человек. Консервативное правительство США под управлением Джорджа У. Буша отреагировало на теракт 11 сентября оперативно и внятно: террору и так называемой «оси зла», посягнувшей на свободный западный мир, была объявлена война. Уже через несколько недель после 9/11 режим талибов в Афганистане был свергнут. Под тем предлогом, что диктатор Ирака Саддам Хусейн развивает тайную программу по производству оружия массового поражения, американские и британские войска вместе с примкнувшей к ним «коалицией согласных» вторглись в Ирак, невзирая на протесты в большинстве европейских стран.

Итог последующих 15 лет ясно показал, что война Буша с террором обернулась полным провалом. Афганистан погружен в хаос, Ирак на грани развала, в результате – опасный вакуум власти. Сегодня Ирак и Сирия образуют региональный эпицентр, где в большом количестве расплодились радикально-исламистские террористические группировки, далеко превзошедшие Аль-Каиду образца 2001 года и дальностью своего влияния, и силой, и широтой подконтрольных территорий (да и сама Аль-Каида сегодня организована гораздо лучше, тем в те времена, и действует на всем протяжении от Йемена до Центральной Азии), отряды Исламского государства контролируют весь коридор от Ирака до внутренних областей Сирии. Преемник Буша Барак Обама вынужден был продолжать борьбу с террором, но он ограничился воздушными атаками управляемых дронов. Но и Обама, как выяснилось, достиг не бо́льших успехов, чем Буш с его стратегией сухопутного вторжения.

Вопрос, как быть с исламистским террором, чрезвычайно сложен. Сам я принимал участие в двух проектах, нацеленных на изучение динамики развития этих террористических организаций и мотивов поведения их членов, и, надо сказать, наши результаты не слишком вдохновляют: до сегодняшнего дня никто не представил методику действий, которая позволила бы прекратить экспансию этих групп, поэтому свободному миру еще долго придется иметь с ними дело.

Центральный вопрос, поставленный в этой книге: каким образом Запад может укрепить и защитить систему собственных ценностей, не поступаясь своими идеалами в ходе конфликта? В том, что эти опасения отнюдь не беспочвенны, мы убедились на примерах Гуантанамо, Абу-Грейба, а также изучая шпионскую деятельность секретной службы АНБ. Если Запад надеется отстоять свои ценности и свой образ жизни не только военными, но и содержательно-смысловыми методами, то единственную возможность сделать это даст ему обращение к принципам Просвещения. Дух критики, твердая автономность индивида, отказ от любых властных притязаний, ставящих себя вне договорных обязательств и дискурсивных обоснований легитимности, право на «прямую осанку» – все это идеи, которые хотя и были сформулированы Западом, но по своей сути не ассоциированы ни с каким этносом, цветом кожи или религией. То обстоятельство, что крупные мыслители незападного происхождения сегодня принимают участие в работе над проектом просвещенческого склада, достаточно ясно показывает, что названные принципы становятся непреложными – или по меньшей мере привлекательными отнюдь не только для Европы и Северной Америки. Однако идеология политической корректности привела к тому, что очень и очень многие европейские и американские левые уже не хотят с чувством собственного достоинства и гордости защищать эти стержневые начала Просвещения[97]. Вместо этого они продолжают бичевать себя за грехи, которые Запад – и это несомненно – совершил когда-то в прошлом.

В результате защита нашей культуры фактически оказалась отдана на откуп политически правым силам. После 9/11 Джордж Буш без всякого стеснения говорил о «нашей свободе» и «нашем образе жизни». У европейцев, похоже, в этой роли естественно чувствуют себя только правые. Последствия этого – самые губительные, поскольку, говоря так же, правые вовсе не имеют в виду основные принципы Просвещения, а подразумевают национальную принадлежность и национальные интересы и тем самым пускают в ход ровно ту тактику, которая в первой половине ХХ века ввергла Европу в бездну