бы ожидать, что Великобритания и другие государства, чей суверенитет был затронут фетвой Хомейни, ответят на этот акт самым жестким образом. Но нет, – если не считать первоначальной резкой риторики, реакция была относительно мягкой: возобладала забота о том, как бы не слишком возбудить страсти. В известном отношении причина очевидна – политикам часто приходится идти на компромиссы, чтобы обеспечить безопасность своих граждан и сохранить общественный порядок. В Великобритании уже тогда жили миллионы мусульман, и дальнейшей эскалации желательно было избежать. К тому же отношения между Западом и Ираном и без того были омрачены и никто не был заинтересован в том, чтобы дополнительно их отягощать. Ситуация Рушди осложнялась еще и тем, что бульварная пресса постоянно сообщала своим читателям, во что защита писателя обходится британским налогоплательщикам, и это также побуждало политиков по возможности спустить дело на тормозах и переждать бурю. И тем не менее все надежды хоть как-то замять скандал с самого начала оказались безосновательными: понадобился почти год, пока иранское правительство дистанцировалось от фетвы Хомейни.

Но куда более неожиданной и разочаровывающей, чем поведение политиков, оказалась реакция на происходящее многочисленных коллег писателя. Главным и последовательным критиком позиции Рушди стал эссеист Кристофер Хитченс (ум. 2011), до этого близко с ним друживший[104]. Вообще говоря, интеллектуалы на Западе находятся в привилегированном положении, они не несут политической ответственности и могут открыто высказываться по всем ключевым вопросам. Международная писательская организация ПЕН не сразу и с трудом выработала свою позицию по этому вопросу. Большое внимание привлекла точка зрения писателя, автора политических триллеров Джона Ле Карре, который осудил публикацию «Сатанинских стихов». «Никто не получил от Бога права публично оскорблять великую мировую религию и остаться безнаказанным», – написал Ле Карре и добавил, что куда больше беспокоится о девушке-упаковщице в издательском отделе рассылок, которой может взрывом оторвать руки, чем о гонорарах Рушди. Перепалка между писателями разгорелась в 1997 году, когда в Ле Карре полетели стрелы за использование некоторых антисемитски выглядевших клише, Рушди же в газетной колонке заявил, что ему трудно сочувствовать человеку, который еще недавно участвовал в подобного рода кампании против собрата-писателя. В ответ на это Ле Карре возобновил свои упреки и особо подчеркнул, что хотел тогда придать дискуссии «не столь колониалистский и самоуверенный тон»[105]. Тем, что ПЕН в конце концов решительно встал на сторону Рушди и осудил фетву Хомейни как неприемлемую попытку ограничить право на свободное высказывание, мы обязаны главным образом Сьюзен Зонтаг, занимавшей в ту пору должность президента Американского ПЕН-Центра[106].

С культурно-исторической точки зрения случай «Сатанинских стихов» симптоматичен, причем я сразу же хочу твердо подчеркнуть, что не собираюсь отстаивать европоцентричную позицию и совершенно ни под каким видом не ставлю права́ и мировоззрение белых христиан или атеистов выше соответствующих категорий, свойственных другим нациям и религиям. Достаточно принять во внимание происхождение главных героев рассматриваемой исторической коллизии, как все становится предельно ясно. Салман Рушди родился в 1947 году за несколько недель до раздела Британской Индии в индийском Бомбее (ныне Мумбаи). Вскоре после его рождения семья перебралась в мусульманский Пакистан. В 14 лет он начал учиться в Англии, стране, где несколько десятилетий спустя королева удостоила его рыцарского звания. Итак, Рушди ни в коей мере не может считаться представителем европейского империализма, его комплексная идентичность в равной мере несет на себе печать индийской и западной культур. Семья Рушди принадлежала мусульманскому вероисповеданию, имя его отца при рождении – Ходжа Мухаммад Дин Халик Дехлави. Впрочем, отец рано отошел от ислама, стал атеистом и уже во взрослом возрасте назвался Анис Рушди – в честь высокопочитаемого им испано-арабского врача и философа Ибн Рушда, известного на Западе как Аверроэс. Ибн Рушд, родившийся в 1126 году в Кордове, был автором, в частности, высокоавторитетного комментария к сочинениям Аристотеля. Рационализм Ибн Рушда, сформированный логикой греческого философа, постоянно приводил его к конфликтам с тогдашними правителями мусульманской Испании. Труды Ибн Рушда имеют огромное значение для исторического развития философии, поскольку в то время писания Аристотеля достигали Европы лишь обходным путем, через арабские переводы, которые между прочим легли в основу учения величайшего иудейского философа Средневековья Маймонида. Выдающийся христианский мыслитель того времени Фома Аквинский также вынужден был частично опираться на латинские переводы с арабского.

В своей автобиографии под названием «Джозеф Антон» Рушди пишет, что его фамилия – первый большой подарок, полученный от отца. Он сам воспринимал эту фамилию как судьбоносное наследие, поскольку она предопределила его путь – путь свободной мысли, не боящейся никаких противоречий. Жизненный труд Рушди – это исполненный любви, но и беспощадной критики процесс осознания себя в отношении страны своего рождения, Индии, и взросления, Пакистана. «Дети полуночи», роман, принесший Рушди мировую известность, а в 1981 году – престижную Букеровскую премию, – это аллегория, в духе магического реализма, рождающейся Индии; «Стыд» (1983) – углубление в историю Пакистана; «Сатанинские стихи» – роман об исламе, религии, в которой был рожден его отец, покинувший ее, но на всю жизнь ею плененный, и эту очарованность Салман от него унаследовал. «Клоун Шалимар» (2005) – повествование о Кашмире. Рушди никогда не отрекался от своей любви к обеим родинам, хотя посвятил свою жизнь роману – литературной форме, ведущей происхождение из Европы. Он снова и снова берет темой своих произведений трагические взаимоотношения Индийского субконтинента и британского колониализма, но при этом избегает приевшегося описания Индии и Пакистана как жертв империализма.

Рушди изучал историю в Королевском колледже Кембриджа. Когда из‐за нехватки желающих был отменен курс, посвященный Мухаммеду и ранней истории ислама, Рушди стал активно протестовать, и в конце концов его научным руководителем согласился стать великий историк Артур Хибберт, который в персональном порядке прочел ему спецкурс, уделяя особое внимание роли воображения в научном исследовании. Именно тогда Рушди впервые познакомился с версией, согласно которой известные коранические стихи о трех богинях были продиктованы Мухаммеду не архангелом Джебраилом, а сатаной. Эта история навеяла Рушди название романа, который навсегда перевернул его жизнь и на годы обрек на подпольное существование. Когда подобный образ жизни сделался для него окончательно невыносим и Рушди счел, что стал обузой для Британии, он в 2000 году перебрался в Нью-Йорк.

Уже здесь, если не раньше, обнаруживаются определенные параллели между биографией Рушди и историей жизни Айаан Хирси Али[107]. Эта женщина родилась в 1969 году в столице Сомали Могадишо в мусульманской семье. Ее отец, оппозиционный политик, вскоре после ее рождения был заключен в тюрьму. Во время его отсутствия бабка Айаан, правоверная мусульманка, настояла на том, чтобы девочке было сделано женское обрезание. Она была воспитана в строгих мусульманских традициях и во взрослой жизни могла рассчитывать самое большее на секретарскую должность. Когда ей исполнился 21 год, отец попытался выдать Айаан замуж за дальнего родственника, жившего в Канаде; о самом его существовании она даже не знала. Во время поездки в Канаду девушка, воспользовавшись небольшой остановкой в Германии, бежала в Нидерланды и попросила там убежища. При этом она умолчала, что прежде жила в Кении, а в Нидерланды перебралась из Германии, – промах, который потом обошелся ей довольно дорого. В 1997 году Айаан Хирси Али получает гражданство Нидерландов, выходит из ислама и начинает активно его