– Горничной.

Меня охватила злость.

– Деточка, если вы решили опять врать, толучше не надо.

Маша взяла со столика пачку тонких сигарет.

– Да не, правда. Олеська сначала вбольницу пошла, там беда! Жуть зеленая, долго даже святой не выдержит. Знаете,как она плакала! Придет домой, на раскладушку ляжет и в голос ревет. Толькокуда деваться? А потом ее какой-то мужик нанял, денег за хороший уход дал, матьу него в клинике лежала, после операции. Олеська за бабкой лучше чем за роднойприсматривала, вот ей тот дядька и предложил: «Бросай в госпитале ломаться, идик нам в домработницы, денег будет столько же, а работы меньше. С одной легчевозиться, чем по отделению летать». Ну, она и согласилась. Бабка та потомпомерла, Олеська в другое место пристроилась. Больше я ничего не знаю.

Я нахмурился.

– Ей-богу! – воскликнулаМаша. – Мы хоть и сестры, только Олеська подробности про себя нерассказывала. Ща, выложу все по порядку. Да, она попросила: «Маш, прикиньсямоей хозяйкой, я телефон дам, если понадобится, ну вроде я у тебя служила,скажешь обо мне хорошее…»

Маша удивилась и спросила:

– Чего, ты с хозяевами поругалась?

– Умер он, – мрачно поясниласестра, – несчастный случай, с лестницы упал, кто захочет горничную послетакой истории нанимать.

– Не ты же его столкнула, –испугалась Маша.

– Другие постарались, – загадочноответила Олеся, – я только людям помогала, обещали мне хорошую плату, но…

– Обманули! – ахнула Маша.

– Да нет, – отмахнуласьОлеся, – отстань! Так ты согласна?

Младшая Беркутова замолчала.

– Говорите, я очень внимательнослушаю, – подбодрил я девушку.

– А на этом все, – промямлилаМаша, – я, правда, обещание выполнила, с каким-то мужчиной пообщалась,расхвалила Олеську. Мне не трудно сестре доброе дело сделать, она, кстати, зауслугу сапоги мне обещала купить, зимние, на натуральном меху. Но умерла!Ей-богу! Не веришь?

– Машенька, – нежно протянуля, – ну конечно же, вы говорите чистую правду. Осталось выяснить маленькуюдеталь: чей это дом?

– Теперь мой, – гордо ответиласобеседница, – а был Олеськин. И деньги ее! И наследников никаких, кромеменя! Вот так!

– Откуда же у домработницы взялсяособняк, – удивился я, – и очень внушительная сумма в сейфе?

Маша заморгала, затем неуверенно ответила:

– Не знаю! Мне Олеська ничего неговорила!

– Но вы приехали сюда, значит, адрес вамбыл известен.

– Нет!!!

– Деточка, включите логическое мышление!Ну нельзя прикатить неведомо куда. Мы же не в сказке!

Маша прижала руки к груди.

– Это все мое! – с отчаяниемпроизнесла она. – Вальке не достанется! Кто он такой! Чужой человек! А яродная! Олеська такая сволочь была! Сука! Дрянь! Мне ничего! Бросила меня смамой! В дерьме! А сама! Пусть даже не надеется! Это мой дом! Мой! Мой!

Из глаз девушки хлынули слезы, из уст слова. Яне перебивал Машу, пусть выговорится, выплеснет все накопившиеся обиды, ведьизвестно, что в навозной куче можно найти жемчужное зерно.

Когда Елена Константиновна, мать сестер,заболела, Олеська сказала Маше:

– На меня не рассчитывай, сидеть синвалидом я не стану, работу не брошу.

– И че, мне теперь одной с полутрупомпыхтеть? – разозлилась младшая Беркутова. – Устрой маманю в больницу!

– Никто мать не возьмет, – помоталаголовой Олеся.

– Давай хоть попробуем, – неуступала Маша.

Некоторое время добрые доченьки пыталисьизбавиться от мамы, но успеха не добились, Елена Константиновна осталась лежатьв комнате. Жить в одном помещении с парализованной больной оказалось трудно.Олеська не выдержала и недели. Один раз она не пришла вовремя с работы, поздновечером позвонила Маше и заявила:

– Я уезжаю на съемную квартиру.

– А я? – взвыла Маша.

– Че ты? Маленькая разве, –процедила сестра, – выросла уже, сиськой тебя кормить не надо!

– Маму куда деть?

– Где лежала, там пусть и лежит, –равнодушно ответила Олеся.

– Сука, – завопила Маша, –решила избавиться от больной! Кинуть!

– У нее есть ты, – издевательскиперебила сестру Олеся.

– Ну погоди, – пригрозилаМаша, – вот завтра поеду к Татьяне Карловне и скажу правду!

– Кто такая Татьяна Карловна? – спросиля.

– Олеська в парня влюбилась, –захихикала Маша, – там плюнуть не на что, ботан в очечках, но она от негомлела, лужей растекалась. Во дура! Валя этот у мамки из рук ел, а ТатьянаКарловна Олеську ненавидела, и моя сестрица из кожи вон лезла, чтобы ботаназахапать, и…

– Понятно, – остановил яразошедшуюся девицу, – значит, вы пригрозили Олесе разоблачением. Дескать,сообщите Татьяне Карловне, что предполагаемая невестка малосимпатичная особа,бросила родную мать на произвол судьбы.

– Сечешь фишку, – закивалаМаша, – Олеська испугалась и пообещала мне двести баксов, ну там напамперсы-шмамперсы.

– Она дала деньги?

Маша скорчила гримасу.

– Я их выпрашивала! Десятого числа нытьначинала: «Пора деньги отстегивать». Двадцатого, глядишь, Олеся конвертпривезет, бросит на стол и бегом, нос платком прикроет, вот сука! Обо мне дажене думала, как сестра в дерьме ковыряется, ее не колыхало.

– Вы про дом расскажите, – вернул ябеседу в нужное русло.

– Совсем недавно, – продолжалаМаша, – позвонила я Олеське. Разговор о доме пошел, что нас расселятьсобрались, и, вполне вероятно, мы можем «трешку» требовать. Да уж, не было бысчастья, да несчастье помогло! Вот когда я порадовалась, что мама параличная иживая. Ольга Ивановна из первой квартиры объяснила мои права и посоветовала кадвокату сходить. А где бабки взять? И потом, с какой радости для Олеськи я забесплатно стараться буду? Правильно?

Я сделал движение головой, которое при желанииможно было принять за согласие. Маша решила, что я одобрил ее позицию, ипродолжила рассказ.