тоже военная косточка… — Мотодивизия будет сформирована из лучших частей. Командный состав — сливки армии, полки как на подбор, людской состав первоклассный… И все механизировано. Но, умоляю, никому ни слова!

Начались лихорадочные поиски, обшарили сверху донизу всю казарму Мортье, вылавливая нижних чинов и офицеров, достойных пополнить санитарный отряд Давэна де Сессак. Листали списки, усердно изучали личные дела, главврач целыми днями осматривал людей, опрашивал военфельдшеров, засланных в этот сборный пункт неизвестно зачем, и время от времени, как дитя, предавался восторгам: — Вообразите, Блаз, дорогой мой, среди студентов-медиков мне попались три очень неплохих парня, а фармацевт — просто находка! — Мало-помалу горячка охватила всех: говорили, что в Сен-Жермен-ан-Лей и в Марли-ле-Руа стоят драгуны и кирасиры[365] и командуют ими офицеры-сомюрцы. С минуты на минуту должны выступить; пока что Давэн де Сессак был вызван к полковнику Гревилю, который исполнял обязанности командира дивизии, — командование явно начали омолаживать. Теперь главврач требовал, чтобы ежедневно в полдень все собирались в затхлом сарае, служившем столовой, во дворе казармы. А вечера в вашем распоряжении, гуляйте напоследок по Парижу! В столовой раскладывали груды бумаг, и лейтенант административно-хозяйственной службы, зубной врач и фармацевты обсуждали во всех подробностях самые разнообразные дела. Организацию хирургического отделения, разумеется, поручили Фенестру. Вид у него настоящего мясника: веселый взгляд, лысина, красный нос и седые кудерьки[366] на висках; так и кажется, что на нем забрызганный кровью длинный фартук, под которым выпирает необъятное брюхо. Немало споров вызвала кандидатура одного лейтенанта медицинской службы. Фенестр охотно взял бы его к себе, ибо с профессиональной точки зрения этот врач был выше всяческих похвал. Одно плохо — румын. — Никаких инородцев, — заявил Давэн де Сессак, — к чорту всяких молдаван и валахов! — Глупость какая, — возмущался Фенестр, но возражать не приходилось. Глупость? Сорбен полагал, что и это еще слабо сказано. Но самые жаркие споры вызвала эмблема отряда, которую намеревались вышить или же изготовить из металла, а возможно, сделать и то и другое. Полковник Гревиль[367] уже выбрал эмблему для дивизии; нужно ее воспроизвести в точности, только добавить три буквы: ДСО — дивизионный санитарный отряд… Среди санитаров откопали художника. К сожалению, у него не оказалось ни малейшего вкуса. Рисуя эмблему цветными карандашами, он подбирал такие тона, что просто дрожь прохватывала… Впрочем, когда обратились к мастерам квартала Марэ, они назначили для изготовления вышитых значков срок совершенно немыслимый в условиях современной войны — войны моторов! А относительно металлических значков в мастерских заявили, что можно сделать их либо из бронзы, либо из серебра с чернью — вот и весь выбор. От эмали пришлось отказаться: ведь цена должна быть доступна для нижних чинов — двадцать пять, ну, от силы, тридцать франков… а за вышитый пришлось бы отдать чуть ли не целую сотню! Закажем и те и другие, их вышлют нам вслед: подоспеют, пока мы будем проходить ученье; подумайте только, наши кавалеристы еще ни разу не видели танков!.. Само собой разумеется, что в санитарный отряд мы будем принимать только добровольцев. — Как так добровольцев? — Надеюсь, господа, никто не намеревается отрицать, что все вы — добровольцы и ждете с нетерпением весенних боев. — Гм, гм!.. Да вы посмотрите только, господин капитан, на физиономию Бурра! Что ж, Бурра как Бурра! Нельзя же ему сделать другую физиономию, а если взгляд у него такой хмурый, так тут уж ничего не попишешь, — сказывается арабская кровь. Знаете, со времен сарацинских походов… — Стало быть, решено. Все мы добровольцы. У нас будет отборный отряд, и его придадут отборному же соединению. Все добровольцы.

Итак, все были здесь добровольцами. Например, Жан де Монсэ, назначенный санинструктором во второй взвод. Всего в отряде было два взвода, в каждом по тридцать человек. Вторым взводом командовал помощник фармацевта Партюрье, состоявший под началом у лейтенанта медицинской службы Блаза. Давэн де Сессак говорил о фармацевте, что это молодой пёсик, и именно поэтому он и взял его в свой отряд. Партюрье исполнилось уже двадцать семь лет, а выглядел он ровесником Жана. Был он высокого роста, весь как на пружинах, худощавый, белокурые волосы ежиком, кожа очень белая, глаза голубые, что, впрочем, заметить можно было только, когда глаза не смеялись, то есть очень редко; черты лица острые, губы бледные, а зубы немного кривые. Он сразу же пришелся по душе всем — и Блазу, и главврачу, и Сорбену, и даже черномазому овернцу, хотя тот сначала возмущался, зачем мальчишку пустили в офицерскую столовую, и из протеста стал даже озорничать: однажды, во время тоста в честь их мотодивизии, он подставил Партюрье сломанный стул, чтобы фармацевт рухнул на пол, когда господа офицеры выпьют и станут усаживаться, а в другой раз насыпал ему в салфетку волосы, нарочно собранные после бритья. Чтобы продемонстрировать боевой дух и не ударить в грязь лицом перед кирасирами и драгунами, за десертом пели забористые солдатские песни. Особенно отличался Фенестр. Одна старая и известная своей непристойностью песенка стала у них чем-то вроде гимна дивсанотряда. Все это было в конце февраля; они стояли в окрестностях Сиссона; всю службу несли штафирки[368] — мобилизованные студенты и крестьяне, которыми был укомплектован отряд. Во взводе Партюрье были одни только студенты, и они слегка подтрунивали над мужланами из первого взвода, которым командовал военфельдшер Премон. Административно-хозяйственный персонал — писаря, повара — держался особняком. Имелась еще команда шоферов, возивших грузы на пяти- и десятитонках. Это был совсем другой народ, по большей части рабочие. Их разместили на противоположном конце деревни и начальником назначили прикомандированного к санотряду лейтенанта Тресса, — этот толстяк и подхалим не мог считаться ровней прочим господам офицерам. Вне службы он общался только с сухопарым лейтенантом хозяйственной службы Гурденом, который повсюду ходил со стеком, чтобы подчеркнуть свою принадлежность к кавалерии.

Наступил март, а танков так никто еще и не видел. Студентов обучали: заставляли возить ручные санитарные тележки, грузить машины, таскать носилки, часами ходить в противогазе. Все это в точности соответствовало опыту участников первой мировой войны, вроде Сорбена и Фенестра, которые сохранили с тех далеких времен вполне определенные взгляды по ряду вопросов: где размещать перевязочные пункты, как укладывать раненых в машины и так далее. Пока что взвод располагал лишь двумя санитарными машинами того же допотопного образца, что и в казарме Мортье. Нелегко было управляться с этими чортовыми колымагами: внутри в два яруса висели носилки на лямках