– Здравствуй, Маса, здравствуй. Я сейчас. – Ипояснил. – Это мой камердинер Маса. Он японец. Вчера он из вежливостиспрятался, вот вы его и не видели. Он п-пришел, потому что утром мы с нимвсегда делаем г-гимнастику, а сейчас уже очень поздно, одиннадцать. Гимнастиказаймет сорок пять минут.

И предупредил:

– Я сейчас встану, – очевидно, ожидая, что Эсфирьделикатно отвернется.

Не дождался.

Эсфирь, наоборот, приподнялась и оперлась щекой на согнутуюв локте руку, чтобы было удобней смотреть.

Статский советник помедлил, потом выбрался из-под одеяла иочень быстро оделся в точно такой же белый балахон, как у его японскогокамердинера.

При спокойном рассмотрении это оказался никакой не саван, аширокая белая куртка и такие же кальсоны. Похоже на нижнее белье, только тканьплотная и без завязок на штанинах.

Хозяин и слуга вышли за дверь, и минуту спустя из соседнейкомнаты (там, кажется, была гостиная) раздался ужасающий грохот. Эсфирьвскочила, поглядела, что бы наскоро накинуть, и не нашла. Одежда Фандоринааккуратно лежала на стуле, но платье и предметы туалета, принадлежавшие Эсфири,в беспорядке валялись на полу. Корсета она как передовая девушка не признавала,но и прочую сбрую – лиф, панталоны, чулки – натягивать было слишком долго, а нетерпелось посмотреть, чем это они там занимаются.

Она открыла массивный гардероб, порылась в нем и досталамужской халат с бархатной оторочкой и кистями. Халат пришелся почти в самыйраз, только немножко волочился по полу.

Эсфирь наскоро заглянула в зеркало, провела рукой по чернымстриженым волосам. Выглядела она совсем неплохо – даже удивительно, еслиучесть, что спать довелось недолго. Замечательная вещь короткая прическа. Малотого, что прогрессивная, но насколько упрощает жизнь.

В гостиной творилось вот что (Эсфирь приоткрыла дверь,бесшумно вошла и встала у стены): Фандорин и японец дрались ногами, диковскрикивая и со свистом рассекая воздух. Один раз хозяин смачно припечаталкоротышку в грудь, так что бедняжка отлетел к стене, но не лишился чувств, асердито заклекотал и снова кинулся на обидчика.

Фандорин крикнул что-то невразумительное, и дракапрекратилась. Камердинер лег на пол, статский советник взял его одной рукой запояс, другой за шиворот и без видимого усилия стал поднимать до уровня груди иопускать обратно. Японец висел смирно, прямой, как палка.

– Мало того, что опричник, так еще и полоумный, –вслух высказала Эсфирь свое мнение об увиденном и пошла заниматься туалетом.

За завтраком состоялось необходимое объяснение, на котороеночью не хватило времени.

– То, что случилось, не меняет сути, – строгообъявила Эсфирь. – Я не деревянная, а ты, конечно, по-своемупривлекателен. Но мы с тобой все равно по разные стороны баррикад. Если хочешьзнать, связавшись с тобой, я рискую своей репутацией. Когда узнают моизнакомые…

– Может быть, им н-необязательно об этом знать? –Осторожно перебил ее Эраст Петрович, не донеся до рта кусочек омлета. –Ведь это ваше частное дело.

– Ну уж нет, тайно встречаться с опричником я не стану.Не хватало еще, чтобы меня сочли осведомительницей! И не смей говорить мне„вы“.

– Хорошо, – кротко согласился Фандорин. – Пробаррикады я понял. Но ты больше не будешь в меня стрелять?

Эсфирь намазала булочку джемом (отличным, малиновым, отСандерса) – аппетит у нее сегодня был просто зверский.

– Там посмотрим. – И продолжила с набитым ртом.

– Я к тебе буду приезжать. А ты ко мне не езди.Распугаешь всех моих друзей. И потом, папхен с мамхеном вообразят, что яподцепила завидного женишка.

До конца прояснить позицию не получилось, потому что тутзазвонил телефон. Слушая невидимого собеседника, Фандорин озабоченнонахмурился.

– Хорошо, Станислав Филиппович. Заезжайте через пятьминут. Я буду г-готов.

Извинился, сказал, что срочные дела и пошел надевать сюртук.

Через пять минут (Эсфирь видела через окно) у воротостановились сани с двумя синешинельными. Один остался сидеть. Другой, стройныйи молодцеватый, придерживая шашку, побежал к флигелю.

Когда Эсфирь выглянула в прихожую, молодцеватый жандармстоял рядом с натягивавшим пальто Фандориным. Смазливый офицерик, с румяной отмороза физиономией и дурацкими подкрученными усишками поклонился, обжеглюбопытствующим взглядом. Эсфирь холодно кивнула Фандорину на прощанье иотвернулась.

– … Скорость невероятная, – взволнованнодорассказывал по дороге Сверчинский. – Про вчерашнее задержание с вашимучастием мне известно. Поздравляю. Но чтобы уже двенадцатичасовым сам Пожарскийиз Петербурга! Вице-директор Департамента, весь политический сыск в его руках.Большой человек, на подъеме! Во флигель-адъютанты пожалован. Это, выходит, онсразу выехал, как получил депешу из Охранного. Видите, какое в верхах придаетсязначение расследованию.

– Откуда вам известно о его п-приезде?

– То есть как? – обиделся СтаниславФилиппович. – У меня по двадцать человек на каждом вокзале дежурят. Чтоони, Пожарского не знают? Проследили, как он взял извозчика и велел ехать вГнездниковский. Протелефонировали мне, я сразу вам. Это он у вас лавры хочетпохитить, ни малейших сомнений. Ишь как примчался-то!

Эраст Петрович скептически покачал головой. Во-первых, емуслучалось видеть и не таких столичных звезд, а во-вторых, судя по вчерашнемуповедению арестованного, стяжать легкие лавры флигель-адъютанту вряд ли суждено.

Ехать с Малой Никитской до Большого Гнездниковского былокуда ближе, чем от Николаевского вокзала, поэтому прибыли в Охранное раньшевысокого гостя. Даже нос Бурляеву утерли, поскольку о приезде начальстваподполковник еще не знал.

Только сели впятером – Эраст Петрович, Бурляев, Сверчинский,Зубцов, Смольянинов – определить общую линию, как пожаловал и сам полицейскийвице-директор.

Вошел длинный, узкий господин совсем еще небольших лет.Смушковый картуз, английское пальто, в руке желтый портфель. Что в первый жемиг приковывало и не желало отпускать взгляд – лицо: сжатый в вискахпродолговатый череп, ястребиный нос, скошенный подбородок, светлые волосы,черные подвижные глаза. Некрасивое, пожалуй, даже уродливое, лицо обладалоредким свойством – поначалу вызывало неприязнь, однако сильно выигрывало отдолгого разглядывания.

А разглядывали вновь прибывшего долго. Сверчинский, Бурляев,Смольянинов и Зубцов вскочили, причем двое последних даже вытянулись в струнку.Эраст Петрович как старший по чину остался сидеть.