Человек с интересным лицом постоял в дверях, в свою очередь,рассматривая москвичей, и после паузы вдруг громко, торжественно сказал:

– Приехавший по именному повелению из Петербургачиновник требует вас сей же час к себе. – И, рассмеявшись, поправился. –Вернее, прибыл к вам сам и требует только одного – чашки крепкого кофе. Знаетели, господа, совершенно не могу спать в поезде. От сотрясения вагона мозги вголове ерзают, не дают отключиться мыслительному процессу. Вы, разумеется,господин Фандорин, – слегка поклонился гость статскому советнику. –Много наслышан. Рад работать вместе. Вы – Сверчинский. Вы – Бурляев. Авы? – вопросительно взглянул он на Смольянинова и Зубцова.

Те представились, причем на последнего приезжий взглянул сособенным вниманием.

– Ну как же, Сергей Витальевич, знаю. Читал вашидокладные записки. Дельно.

Зубцов порозовел.

– Судя по вниманию, которое оказали моей персоне вашифилеры на вокзале, я опознан. Но все же: Пожарский, Глеб Георгиевич, прошулюбить и жаловать. У нас в роду уже триста лет старшие сыновья сплошь Глебы иГеоргии – в честь святого Глеба Муромского и Георгия Победоносца, нашихпокровителей. Что называется, традиция, освященная веками. Итак. Господинминистр поручил мне лично возглавить расследование по делу об убийствегенерал-адъютанта Храпова. От нас, господа, ждут быстрых результатов.Понадобится исключительное усердие, особенно с вашей стороны, – созначением подчеркнул Пожарский последние слова и сделал паузу, чтобы москвичи вдолжной степени осознали смысл. – Время, господа, время дорого. Вчераночью, когда пришла ваша телеграмма, я на счастье был у себя в кабинете. Собралвот этот портфельчик, схватил чемодан – он у меня всегда готов на случайнеожиданных отъездов – и на поезд. Сейчас десять минут пью кофе и одновременнослушаю ваши соображения. Потом поболтаем с арестованным.

Такого допроса Эрасту Петровичу видеть еще не приходилось.

– Что это он у вас прикрученный сидит, будто наэлектрическом стуле? – удивился князь, когда вошли в комнату для допросов. –Слыхали про новейшее американское изобретение? Вот сюда и сюда (он ткнулсидящему в запястье и затылок) подсоединяют электроды и пропускают ток. Простои эффективно.

– Пугать изволите? – нагло улыбнулся скованный,обнажив щербатый рот. – Напрасно. Я пыток не боюсь.

– Помилуйте, – удивился Пожарский. – Какиепытки? Мы ведь в России, а не в Китае. Велите развязать, Петр Иванович. Что заазиатчина, право.

– Отчаянный субъект, – предупредил Бурляев. –Может броситься.

Князь пожал плечами:

– Нас тут шестеро, и все исключительно крепкойкомплекции. Пускай бросается.

Пока отцепляли ремешки, петербуржец с любопытствомрассматривал пойманного террориста. И вдруг с чувством сказал:

– Боже мой, Николай Иосифович, вы даже непредставляете, до чего я рад вас видеть. Познакомьтесь, господа. Перед вамиНиколай Селезнев собственной персоной, неустрашимый герой революции. Тот самый,что прошлым летом застрелил полковника фон Бока, а потом с пальбой и взрывамисбежал из тюремной кареты. Я его из вашего описания сразу опознал. Схватилдосье – и в дорогу. Ради милого дружка шестьсот верст не околица.

Трудно сказать, на кого это заявление подействовало сильнее– на ошеломленных москвичей или на арестанта, застывшего с преглупой миной налице: губы еще раздвинуты в улыбке, а брови уже поползли вверх.

– А я – полковник Пожарский, вице-директор Департаментаполиции. Раз вы, Николай Иосифович, нынче в Боевой Группе, то мы с вами ужевстречались, на Аптекарском острове. Незабываемая была встреча.

И, не снижая темпа, энергично продолжил:

– Вас, душа моя, мне сам Бог послал. Я уж думал вотставку, а тут вы сами припожаловали. Так бы и расцеловал.

Он даже сделал к арестанту некое движение, будто и в самомделе намеревался его облобызать, и бесстрашный террорист поневоле вжался вспинку стула.

– Я пока в поезде ехал, статейку сочинил, –доверительно сообщил ему стремительный флигель-адъютант и вынул из портфеляисписанный листок. – Называется „Конец БГ близок“. Подзаголовок – „ТриумфДепартамента полиции“. Послушайте-ка: „Злодейское умерщвление незабвенногоИвана Федоровича Храпова недолго оставалось неотмщенным. Тело страдальца еще непредано земле, а московские сыскные органы уже арестовали опаснейшеготеррориста Н. С., который дал подробные показания о деятельности Боевой Группы,членом которой он является“. Тут немного со стилем не того, два раза „который“,но ничего, редактор поправит. Дальше читать не буду – смысл вам понятен.

Задержанный, которого, оказывается, звали НиколаемИосифовичем Селезневым, ухмыльнулся:

– Чего уж непонятного. Угрожаете скомпрометировать меняперед товарищами?

– И это для вас будет пострашнее виселицы, –уверил его князь. – Ни в тюрьме, ни на каторге никто из политических вамруки не подаст. Зачем государству вас казнить, брать лишний грех на душу. Самив петлю полезете.

– Ничего, не полезу. Мне веры побольше, чем вам.Приемчики Охранки моим товарищам известны.

Пожарский спорить не стал:

– Оно конечно, кто же поверит, что безупречный геройтеррора сломался и все выдал. Психологически недостоверно, я понимаю. Тольковот… Господи, где же они… – Он порылся в своем желтом портфеле и извлекоттуда стопку небольших прямоугольных карточек. – Вот. А я уж испугался,думал, в спешке на столе оставил. Только вот, говорю, безупречный ли. Я знаю, увас в партии нравы строгие. Вам бы лучше к анархистам, Николай Иосифович, у нихоно того, поживее. Особенно с вашим пытливым характером. Полюбуйтесь-ка,господа, на эти фотографические снимки. Сделаны через потайное отверстие водном порочнейшем заведении на Лиговке. Это вот наш Николай Иосифович, его тутсзади видать. А с ним – Любочка, одиннадцатилетнее дитя. То есть, конечно, дитяразве что в смысле возраста и телесного сложения, а по опыту и привычкам совсемдаже не дитя. Но если ее биографию не знать, смотрится чудовищно. Вот, ПетрИванович, на эту посмотрите. Здесь и Николая Иосифовича хорошо видно.

Полицейские сгрудились вокруг Пожарского, с интересомрассматривая снимки.

– Взгляните, Эраст Петрович, какая гадость! –возмущенно воскликнул Смольянинов, протягивая Эрасту Петровичу одну изфотографий.

Фандорин мельком взглянул и ничего не сказал.

Арестант сидел бледный, нервно кусая губы.