— Зачем?

— Во-первых, чтобы не стоять голой, а во-вторых, поедем.

— Куда?

— Катерина напишет доверенность и начнем искать “Мерседес”.Кстати, ты случайно не знаешь, почему Владимир спешил?

— Конечно знаю. Он ждал телефонного звонка.

— Разве у такого солидного и богатого человека нетмобильника? — изумилась Иванова. — Даже у нищей меня он есть.

— А у меня — нет, хотя я тоже не бедна. Это же тебя неудивляет.

— Удивляет. И я объясняю это твоей жадностью.

— Дело не в жадности. Когда у меня появятся лишние деньги, ялучше отдам их брошенным детям.

— Так отдай и больше не будет об этом, — возмутилась Иванова.

Я простила ей грубость, потому что не могла не оценить ееблагородства. У нашего драгоценного Моргуна умирает единственная дочь, аИванова, не взирая на это, ради меня будет пользоваться его связями. Вот этонастоящая подруга. Я готова была расцеловать ее и произнести пламенную речь,пронизанную всеми оттенками моих чувств, но сдержалась. Ивановой вредно такоевнимание. Вместо этого я быстро оделась, и мы отправились в столовую.

В столовой кипела семейная жизнь. Катерина бурно, со слезамии упреками, вспоминала третий день своей свадьбы. Виктор не оставался в долгу инаходчиво отражал удар каким-то внезапным возвращением из командировки.

— Вчера с Ефим Борисычем весь день мирили этих идиотов, аони опять за свое, — достаточно громко сказала Иванова, но кроме меня ее никтоне услышал.

Наличие зрителей вдохновило супругов. Они принялисьразвивать свои артистические способности прямо у нас на глазах, поливая другдруга пословицами и на ходу изобретенными афоризмами.

— Сколько волка не корми, он все равно похож на бегемота! —изрек Виктор, видимо имея ввиду фигуру своей жены.

— Жизнь надо прожить так, чтобы не было больно за бесцельнопрожитые годы, — парировала удар Катерина.

— Не сеешь не пашешь, а только сиськами машешь, — не осталсяв долгу Виктор.

— Уж не больше, чем твоя шепелявая брюнетка! — истошнозавопила Катерина. — Думаешь, я ее тебе забуду. Так не спрашивай теперь с меня.

Мы с Ивановой обратили свои взора на Виктора, ожидая егоочереди. Виктор отреагировал мгновенно.

— Она думает, что какая-то брюнетка наперед покроет все еегрехи, — воскликнул он, обращаясь к нам, как к своим сообщникам. — Она думает,что брюнеткой можно искупить ее б…ские шашни. Брюнетка “тьфу” в сравненииамбалом, алкоголиком и бомжом!

Наши с Ивановой взгляды мгновенно переметнулись к Катерине.Причем Иванова не удержалась от вопроса:

— Как? Сразу с тремя?

Но лично ей никто не ответил, зато Катерина завизжала, какрезанная:

— Это ты вечно пяный! Толик не был бомжом! Толик не был бомжом!Толик был мужем моей подруги!

— До того, как она с ним развелась из-за шашней с тобой! —парировал Виктор.

— Все! — вскочила Катерина, хватая разделочную доску,замахиваясь ею на мужнин нос и обращаясь исключительно к нам с Ивановой. —Сейчас буду делать из этого козла персидского кота!

— Это я сейчас буду делать из тебя бульдога! — потираякулаки сообщил Виктор.

Видимо Ивановой надоело крутить головой. Она разразиласьсвоей площадной бранью и героически встала между разъяренными супругами, пылкообъясняя им на нецензурном русском, что будет с каждым из них, если разозлитсяона, Иванова.

Пока она, Иванова, разминалась матом, я, желая заглушить иКатерину, и Виктора, и Иванову, врубила на полную мощность магнитофон… и оттудапонеслось такое! Мои уши начал терзать хор, состоящий из Ивановой, Моргуна иКатерины. Шло страстное исполнение шедевра народного творчества, песни всехвремен и народов “Ударили Сеню кастетом по умной его голове.” Мало им быломучать меня ночью, так они решили свой наспех сколоченный хор запечатлеть намагнитной ленте, чтобы мучать и днем, в редкие периоды трезвости.

Пока я советовала Ивановой не останавливаться надостигнутом, а замахнуться уж и на видеоклип, Виктор, наслушавшись “ударенногокастетом Сени”, с диким рыком набросился на Катерину.

— Вот чем занималась ты в мое отсутствие! — возбужденноделился он болью души. — Пьянством! А где пьянство, там и разврат.

“Ценное наблюдение,” — подумала я, глядя как умело Катеринаотбивается от мужа.

Он наступал решительно и категорично, вдохновленный своейправотой. Горячие головни его гнева летели в семейный улей, грозя спалить егодотла. В воздухе запахло кровавой битвой. Впечатление усиливалось истошнымикриками Катерины, почему-то лежащей на столе, отборным матом Ивановой,истерично мечущейся по столовой, и воплями хора, громыхающего из магнитофона.Бедлам стоял такой, что передать невозможно. Вендетта по-ростовски. Должнасказать, что больше всех надрывался именно хор, благо ему помогали в этомсильные динамики.

— Да выключи ты, наконец, эту тарахтелку! — рявкнулаИванова.

Я выключила и стало тихо. Катерина и Виктор окаменели,словно им показали голову Горгоны. Я решила воспользоваться моментом инаставить их на путь истинный.

— Виктор, — вкрадчиво сказала я, впрочем, совсем неполагаясь на свой авторитет, — Катерина пила с Людмилой и Ефим Борисычем, ясвидетель. Она с ними хранила тебе верность и не стоит вспоминать какого-тоТолика, раз это сопряжено с опасностью стать похожим на персидского кота. Темболее, что Катерина про Толика давно забыла.

— Она-то забыла, как ей не забыть… Да я помню, — ответилВиктор и хлопнул по столу кулаком.

Катерина вздрогнула, схватилась за сердце и, не вставая состола, с надрывом завыла:

— Все-е… Люди добрые-е… Не могу-у… Он меня сейчас битьначнет…

— Да что ты врешь, дура! — возмутился Виктор. — Когда это ятебя бил?

— Когда? — не осушая слез, вызверилась Катерина. — А вчераутром? У Масючки!

И тут же, не успев убрать злобного выражения с лица, она,шмыгая носом и всхлипывая, жалобно заголосила:

— Своло-очь, не подходи ко мне, своло-очь, видеть тебя немогу, так дал по уху, до сих пор не слышит. Вот, — она выразительно посмотрелана Иванову, — видите, что делает, сволочь, организм мне покалечил. Оглохла я.От удара его оглохла.

— От визгу своего ты оглохла, — беззлобно прокомментировалВиктор, всеми силами стараясь не обнаруживать чувства вины.

Но Катерина это чувство учуяла, мгновенно перестала страдатьи перешла в наступление.