не бесконечного набора красок, из-за ограниченного размера полотен. И все равно – люди на его картинах, индустриальные ландшафты и виды городов в полной мере создавали эффект потенциального прорывного состояния человеческой цивилизации. Благодаря мелким деталям, общей гамме, общему величественному настроению эти картины производили впечатление нереальности, но нереальности абсолютно достижимой через рост и преобразование. И когда за два дня до начала новой выставки Иннокентий взглянул на подготовленные Андреем полотна, результат полностью удовлетворил его. Он крепко пожал автору руку и сказал, что с этого момента можно сбавить темп работы, за следующий месяц он ждет от него не более пяти картин.

Когда полотна для второй выставки вынесли из его комнаты, Андрей почувствовал себя воином, вокруг которого вмиг опустело поле битвы, еще недавно заполненное такими же, как он, борцами, не меньше него отдающими себя пылу сражения. Силы покинули его, поскольку их не к чему было больше прикладывать. Андрей лег на пол и проспал целые сутки. Он не вставал бы еще дольше, но посреди дня наведалась домработница Лидия и испугалась, что он умер, начала громко спрашивать, всё ли с ним в порядке. Пробудившись, Андрей сразу же захотел надолго заключить ее в крепкие объятья. Но быстро опомнился и следующие несколько минут просто шутил, Лидия охотно и бурно смеялась. Потом ушла, будучи в сильном смятении, как после встречи с необъяснимым, но и забавным человеком.

Следующие дни Андрей тоже спал помногу и почти не работал. Время от времени оставлял на холсте по несколько новых мазков, но ни разу не видел в их сочетании прообраза картины, которая смогла бы пережить сравнение с любой из его предыдущих работ. Андрей знал, что без больших трудностей создаст новое оригинальное полотно, стоит ему только вновь по-настоящему задаться такой целью, и одновременно ничуть не боялся быть выдворенным отсюда в случае, если поддастся капризу больше не работать кистью. Однако во время новой встречи с Иннокентием уже по истечении первой минуты их разговора у Андрея возникло твердое ощущение, что ему могут отдать эту комнату, если не весь дом, в вечное владение, даже если он не предоставит новых результатов, стоит только попросить – настолько радушно Иннокентий благодарил его за картины для второй выставки, которая успела отгреметь несколькими днями ранее. Иннокентий рассказывал, что теперь он стал знаменитостью: у него взяло интервью крупное издание, его начали узнавать на улице, его страницы в социальных сетях стали с огромной скоростью набирать новых подписчиков. И, главное, в медиапространстве он был неофициально наречен первым за многие поколения художником, кто претендует получить культовый статус уже при жизни. Иннокентий много спрашивал Андрея о том, не хочет ли он сменить обстановку, какие условия он посчитает наиболее благоприятными для себя, но Андрей отвечал только, что ближайшую ночь он точно хочет провести тут, а о более отдаленном будущем думать пока не собирается. В продолжение разговора Иннокентий несколько раз заявлял Андрею о бесконечном кредите доверия, который он ему предоставляет, о своей готовности стерпеть практически любую оплошность с его стороны, вплоть до грубейшего надругательства над кем угодно, кто когда‑либо появится в этом доме, и всё в знак благодарности за работу. Во время их расставания Андрей уже безоговорочно расценивал Иннокентия как человека, чья личность – целиком служанка чужих мнений.

Приходили новые дни, Андрей по-прежнему не торопился браться за следующее полотно. Впервые за долгое время некоторое значение для него стали приобретать нюансы быта. Один раз он обратил внимание на то, сколь наваристым получился суп, приготовленный для него Лидией. И невольно вспомнил о детстве, когда любые гости, приходившие в дом, где он провел ранние годы, обязательно отмечали такое же свойство первого блюда, которое им подносили. Вскоре Андрей отстранился от этих воспоминаний. А когда наступила ночь, не смог не взяться за воплощение на холсте новой цельной идеи, собравшейся в его сознании. Центральными образами картины должны были стать столб и колодец. Фон вокруг них – насыщенный серостью блеклый участок нетронутой природы с увядающим лесом и поляной, покрытой где понурой травой, где мелкими камнями. Небо на будущей картине, как представлял себе Андрей, следовало обозначить просто бесцветной пустотой. Он поработал над новым полотном несколько часов, затем прекратил. Но все равно продолжал думать над ничем на первый взгляд не примечательными образами, которые занимали передний план картины. Из головы не выходила мысль, что столб нужно постараться изобразить как будто нависающим своей массивностью над окружающей его обстановкой, но Андрей не хотел и секунды тратить на обдумывание способов создать такой эффект. Он все четче осознавал, что начал спускаться в своем творчестве до личного, чего совершенно не хотел. Картину можно было убрать в сторону, но трудно было затмить невольную озабоченность двумя ее главными образами, в которых все четче угадывались конкретные фигуры его прошлого, смыкавшие на себе так много старых переживаний и нерешенных вопросов, чьи отголоски теперь лишь увереннее звучали внутри него. Один был образ его отца, солидного, властного, неподкупного мужчины, который в осуждении других людей пользовался лишь своими субъективными взглядами на них и никогда – общественной оценкой. Он действительно был как столб, едва ли сдвигаемый со своих позиций, неизменных на протяжении многих лет, каждодневно обозначающий свое стремление возвышаться над остальными. Вторым был образ его несбывшейся жены, целеустремленной, пытливой, неунывающей девушки, разумно дозировавшей присутствие в своей жизни всех людей, кого она видела полезными для достижения личных целей. Она действительно была как колодец, который таит в своих недрах благость для утоления жажды, но который одновременно запрашивает слишком много усердия, чтобы даже малейшая доля этой благости стала доступна. Оба были далеко друг от друга, но делили одно пространство лицемерия, изворотливости и фальши. Материализовавшиеся из ничего слова сами собой стали выстраиваться во фразы, которые проще всего было вменить им. Единственное, что Андрей отсеивал имя, по старому обыкновению проскальзывавшее в каждом втором-третьем обращении к нему.

Отеческий голос: Куда ты пропал? Что стало причиной твоего ухода? Ты сделал это сознательно или кто‑то поспособствовал тому, что ты исчез?

А.: Я сделал это сознательно, но прежде кто‑то способствовал тому, что я исчез.

Забытый голос не любимой: Но кто? Я не понимаю. Ты всегда был окружен предельно расположенными к тебе людьми. Или у тебя были какие‑то связи, о которых мы не знаем?

А.: Нет, вы все знаете о моих связях. Но вы видели мои связи не такими, какими в один прекрасный день увидел их я. Удивительно, что этот момент не наступал так долго.