потому, что из него до этого застрелили человека? – возразил керр Фликен. И тут же пошел на попятную. – Но, если вы настаиваете, я уберу Беса.

«Главное, не читайте других дел, – говорил взгляд лаборанта. – А то и прочие големы … не понравятся».

– Не надо. – Застывшее лицо куклы вызывало отвращение, но Юрген подумал, что и без эпатажных выходок имеет в отделе не самую лучшую репутацию. – Пожалуй, это действительно… глупо.

Убежденности стажеру хватило ровно до того момента, как он сел в экипаж. Едва захлопнулась дверца, запирая молодого человека наедине с куклами, подреберье неприятно сдавило и в памяти всплыли ночь, поле, замерзающая кабина манаката, «холодно». Юрген глубоко вдохнул: все в порядке. Не хватало еще големов бояться! Притворившись, что ему нет никакого дела до спутников, стажер уставился в окно.

Подрагивая и поскрипывая, карета прокатилась по Административной улице, свернула на площадь Святого Патрика, огибая краснокирпичную лютеранскую кирху, построенную в старом готическом стиле – с острыми шпилями и функциональным минимумом украшений. Каменный ангел на колокольной башне, расправив крылья, грустно и укоризненно взирал на лежащий перед ним город.

Юрген невольно сравнил Апперфортскую церковь со столичными, появившимися на пару веков позже, и, на его взгляд, колючие прямые линии безнадежно проигрывали нарядной вычурности барокко.

Воскресная служба недавно закончилась, и из распахнутых дверей храма широким потоком вытекала празднично одетая толпа. Скорость продвижения сразу упала, и следующие четверть часа Юрген скрежетал зубами в такт несмазанным рессорам, успокаивая себя тем, что напишет докладную керр Дершефу на распоясавшихся возничих.

Покинув площадь, экипаж вкатился в Миттельштенд. Трехэтажные «пряничные» домики с резными рамами окон и черепичными крышами были построены до того, как приняли единый архитектурный стандарт. Узкие и широкие, раскрашенные во все цвета радуги, они лепились друг к другу вплотную: чтобы попасть на соседнюю улицу, иногда приходилось пройти полквартала до ближайшего перекрестка.

Разномастные фасады, кованые поддоны с горшками, на которых хозяйки с весны до поздней осени выращивали фиалки и вьюнок, паутина бельевых веревок, повисших над узкими улочками, – все это придавало Миттельштенду особое очарование.

Экипаж въехал на территорию лабораторий и артефакторных, и с обеих сторон потянулись двухметровые ограды с колючей проволокой, нагонявшие уныние, а на некоторых и клаустрофобию.

У ворот Зайденфоллен его встретил уже знакомый охранник. Тщательно изучил документы, буркнул: «Ждите!» – и вернулся в будку. С улицы было видно, как он что-то настукивает на странном черном аппарате. Заметив взгляд стажера, сотрудник службы безопасности потянул дверь на себя, захлопывая ее.

Юрген остался перед запертыми воротами.

– Телеграфирует он, – пояснил кучер, сжалившись над растерянным молодым человеком. Возница слез с облучка и заботливо подкармливал кобыл припасенными в кармане сушеными яблоками. – Печатаешь здесь, а там читают, – он неопределенно махнул рукой в сторону далеких корпусов.

– И оно действительно работает? – заинтересовался стажер.

О телеграфе недавно писали в «Научном обозрении», называя его не иначе как важнейшим прорывом года. Автор статьи больше уделял внимание не техническим выкладкам (возможно, скрытым патентным бюро), а радужным прогнозам, как круто изменится жизнь к лучшему, когда изобретение будет доступно каждому гражданину.

Юрген к восторгу автора статьи отнесся скептически, помня, каким пшиком обернулся искусственный источник маны, а ведь возбуждения в научных кругах открытие вызвало не меньше. Первым же вопросом стояла максимальная дальность, на которую передавалась информацию. Вторым – маршрутизация: если взять несколько телеграфов, то разве не запутаешься, какое сообщение кому предназначено?

Хотя никто не мешал мечтать, как было бы удобно, если бы существовал способ мгновенно оповещать городские службы о беспорядках и пожарах. А если еще удалось бы протянуть линию до других поселений, стали бы не нужны курьеры и не приходилось бы по полмесяца ждать писем от родственников.

– Шут его знает, – оборвал все надежды на разговор возница, рассеянно погладил ближайшую лошадку по морде.

Керляйн Висеншафт появилась минут через десять. В строгом форменном сюртуке с нашивками она выглядела до того официально, что Юрген едва удержался и не откозырял.

– Первый отдел, полагаю? Керр… Фромингкейт?

Вспоминая фамилию, женщина слегка запнулась, и стажер облегченно перевел дух: похоже, его опасения были напрасными и создательница големов нуждалась в обычном сопровождении, а не мальчике для развлечений. Он даже подал ей руку, помогая забраться в экипаж.

Впрочем, то, с какой нежностью она, приветствуя, потрепала Беса и Ворона по волосам, снова всколыхнули все подозрения насчет пристрастий керляйн Висеншафт. В этот момент она выглядела точь-в-точь как капризная девчонка, дорвавшаяся до любимых кукол.

Экипаж тронулся.

– В документах пунктом назначения указано Ханехеште, – заметил Юрген, лишь бы не молчать в присутствии женщины: это считалось дурным тоном. – Сомневаюсь, что вас интересует служба социальной опеки, воскресная ярмарка или сквер Влюбленных. Мы направляемся в питомник, где разводят овчарок?

– Да. Мы едем за собакой. Вас это удивляет?

Ученая, занимающаяся созданием големов для особого отдела, лично отправляется за блоховозом? Не слишком ли много чести?! Юрген не то чтобы плохо относился к животным, просто после едва не состоявшегося в детстве знакомства с клыками бешеной дворняжки не терпел собак и старался держаться подальше. Наверное, он произнес мысль вслух, потому что спутница вдруг спросила:

– А вы не думали, что это они оказали нам честь, выбрав собственными хозяевами?

Похоже, керляйн Висеншафт, ко всему прочему, была ярой любительницей собак. Учитывая, что, согласно предписанию, в данный момент она являлась еще и непосредственным начальством, Юрген счел за лучшее промолчать и замять разговор. Но лицо его выдало.

– Я вижу, вы со мной не согласны, керр Фромингкейт.

– Нет. Просто… извините.

– Просто что? – подбодрила собеседница. – Смелее, я не обижусь.

– Так обычно говорят те, кто не любит людей.

– Вы раскусили меня.

Керляйн хмыкнула и вытащила из портсигара тонкую папиросу. Вопросительно посмотрела на Юргена, тот неохотно кивнул, и она закурила. В воздухе повис сладковато-тошнотворный аромат.

– Дурная привычка, от которой я никак не избавлюсь. Надо потом проветрить. – Она с наслаждением затянулась, стряхнула пепел прямо на пол. – Так вот насчет людей… – керляйн Висеншафт кивнула на Ворона. – За два года я создала около тридцати кукол. Каждый из одаренных, ставших для них основой, при жизни был преступником: избивал и убивал, насиловал… творил иные мерзости, о которых даже упоминать противно.

– Вы никогда не видели людей, растерзанных стаей дворняг? Собаки тоже далеко не ангелы.

– Дикие… – керляйн поморщилась, словно поражаясь, как можно быть таким бестолковым, не понимать элементарных вещей, снова затянулась. – В ответ на заботу они отплатят беззаветной преданностью и любовью. Люди же, сколько им ни делай добра, продолжают гадить исподтишка. И однажды я подумала: мир стал бы гораздо лучше, если человек обладал