удастся подкупить Тайную Канцелярию и её сыскной отдел, заплатив за собственное освобождение, его репутация безнадёжно уничтожена. Будет странно, если через три дня у Пелагия останется хоть один деловой партнёр, относящийся к нему хоть по белым, хоть по серым схемам.

Ноги перестали слушаться совсем. Боли уже нет. Целительная Сила сделала своё дело и убрала досадное ощущение вывернутых наизнанку коленей. Но Бесчестных уже не мог даже двигать ногами, не говоря уже про ходьбу. И, кажется, это окончательно. Если ему и удастся выпутаться из этой истории, то теперь ногам грозит лишь отрезание. Восстановить уничтоженные пороховым орудием колени едва ли получится, сколько бы это ни стоило.

Эти мысли витали в мозгу бывшего оружничего Императорского двора, когда дверь его темницы бесшумно качнулась на обслуженных петлях.

Впрочем, «темницей» подземный каземат Тайной Канцелярии называли больше по устоявшимся условностям. Обилие камней-артефактов и источаемого ими света позволяли видеть всё чуть ли не ярче, чем на улице. Но, как такие камеры назывались «темницами» ещё со времён Царя Гороха, так название и прижилось.

Небольшое помещение всего нескольких шагов в поперечнике. По его центру массивная деревянная дыба из бруса, к которой уже приковали пойманного с поличным неудачливого убивца. Так-то, ожидаемо… Покушение на жизнь боярина — весомый проступок, и с допустившими его особо не церемонятся. Остаётся лишь уповать, что умерщвление не состоялось, и удастся добиться снисхождения. Смертный приговор не ожидается.

Вокруг дыбы, вдоль кирпичных стен, стоят столы с разложенным инструментом. Такой арсенал избыточен для добычи сведений. Информацию можно извлечь и менее трудозатратным способом. Тут всё именно что для казни, затяжной, назидательной, позорной. Десятки принадлежностей самых разнообразных форм и размеров, самых изощрённых предназначений. Заплечных дел мастера Тайной Канцелярии — известные практиканты. У них есть, чему поучиться, даже самым искушённым садистам и палачам.

И вот в эту юдоль смертопреставления вела качнувшаяся на петлях дверь, явив обитателю узилища посетителя.

М-да. Великий Император Всероссийский — не тот человек, которого хотелось бы видеть в такой ситуации. И благословления его правления делу уже не помогут. Деньгами можно искупить любой проступок, а их у Бесчестных скопилось с преизбытком. Выкупить свою жизнь получится наверняка. Вот только Александровский чересчур известен своим вспыльчивым характером. Пробить его на снисхождение может не выйти.

На это указывал мрачный тяжёлый взгляд монарха, сподобившегося спуститься в подземелья Тайной Канцелярии самолично.

Явился он не один.

Его сопровождала молодая жрица в повседневном одеянии капеллана воинства. Высокие, почти по колено, кожаные сапоги женского образца. Юбка, длиной в духе новомодных веяний, не обошедших стороной и силовые структуры. Приталенный однобортных китель с прямым воротом. Погонов и эполет не видно: они скрыты под плащом, накинутым на плечи. Но дева без головного убора. Длинные, ниже плеч, волосы собраны в простейший хвост, чтобы не мешались. В руке она держала боевой посох жрицы, на который опиралась при ходьбе.

Другой сопровождающий, в чине поручика, остался стоять за дверью, закрыв её сразу же, как только в темницу зашли молодые люди.

Взор правителя не предвещал ровным счётом ничего хорошего. Если бы Пелагий Любомирович не был так угнетён собственным бессилием и подавлен неудачами, то сие не ускользнуло б от его внимания.

Да и не мог Александр Александрович распаляться на хорошее да доброе. Он пытался осадить себя и не дать самому немедля умертвить приближённого, так эпично подставившего весь Двор. Пусть львиная доля того, что собирались вменить Бесчестных, пока что лишь подозрения, подкреплённые фактами. Но последние его выходки — неоспоримые аргументы, опровергнуть которые не возьмётся ни один защитник.

Да и, по правде сказать, не собирался Александровский дозволять бывшему оружничему им пользоваться. С изменниками разговор короткий. На дыбу — и разрывание с прижизненным потрошением.

— Капеллан? — недоумённо спросил вслух узник.

— А ты ожидал увидеть епископа? — меланхолично отозвалась девушка.

— Что же ты, Пелагий Любомирович? — замогильным голосом осведомился молодой монарх. — Ужо что-что, а никак не ожидал лицезреть тебя в темнице Канцелярии. Неужто оступился ты где, походя? Али клевету кто на тебя навёл порожнюю?

— Клевету, государь… — выдохнул Бесчестных. — Какая тут клевета… когда единственного наследника застрелили в спину, как безродного пса… и кто? Простолюдин без рода и племени… Ответить ему должно за причинённое смертоубийство…

Великий Император Всероссийский закивал.

— Ага, ага… единственный сын, кровный, но зачатый вне брака, коему покровительствовал прелюбодействующий родитель… который, в свою очередь, самолично вызвал на дуэль простолюдина, при том прилюдно понося девичью честь светлейшей княжны… не тот ли самый сын, Пелагий Любомирович? Ты не смущайся меня оправлять. Я ж тоже божий человек. Как и ты, под Господом Богом хожу. Память не как у арифмометра. Могу чего и напутать ненароком.

Уже на этом этапе можно было понять, что никакая линия защиты Бесчестных не поможет. Но это был единственный возможный вариант хоть как-то надавить на понимание и помилование.

Бывший оружничий был слишком тронут умом опосля разгромного поражения, чтоб трезво мыслить. Потому своё продолжал гнуть, не чураясь прибегать к ухищрениям и безбожно попирая уже известные собеседнику факты.

— Единственный сын у меня был, государь. Зачатый и рождённый по Божьему повелению и Его же благословению. По законам российским верноподданной четой, не басурманами какими, не наложницей. А что поносил кто кого… так мёртвым теперь модно всё приписывать. Усопшие ответа держать не могут.

— И для ответа ты полез к Морозовым, — кивнул монарх. — Да ещё и тайно, как тать. Ты ведь знаешь, что за покушение на дворян полагается. Неужто не вразумил тебя кодекс о штрафах?

— Так разве кто из дворян пострадал? — нагло хмыкнул дыбованный арестант. — Единый выстрел произвёл, да и то в убивца сына. Али кто ещё каких умерщвлённых на их землях обнаружил?

— Стараниями одного наймита, нет, — усмехнулся Александровский. — Иначе бы не держал ты предо мной ответа, а остывал бы в поле, в канаве. Хотя… это можно устроить. Только не в канаве. А, допустим… в Тульских рудниках.

Самообладание изменило Пелагию Любомировичу. При упоминании абсолютно не к месту помянутых разработок бывший оружничий вздрогнул.

Что Великий Император Всероссийский назвал их неспроста — понятно даже ему. Неужели он прознал о его визите туда? Но как? Сделано было абсолютно всё, чтобы этого избежать. Все следы наглухо обрублены, а перемещения велись под покровом заклятья, хоть это и было утомительно.

— Писание гласит, — начал издалека Александровский. — Что Иуде Искариоту за Христа плачено тридцать сребреников. Во столько по