В общем, человек был готов сниматьсяв любом американском фильме, где фигурировали русские в космосе. Не хваталоразве что бутылки водки, заткнутой за пояс.

— Мастер, неужели ты? — завопилчеловек. — Роман, твою налево, и ты? А что за перцы с вами?

— Привет, Орда! — закричал в ответРоман. — Мы, мы! Или ослеп?

— Вы на чем прилетели? — спрыгивая ссаней в снег, воскликнул Орда. — Глазам не верю!

На ходу он засунул руку за пазуху идостал…

Ну вот теперь любой голливудскийрежиссер взял бы его на роль русского космонавта без колебаний. Тем более чтоОрда был явным татарином — смуглым, скуластым, узкоглазым.

— За встречу! — обнимаясь с Романоми Зямой, провозгласил Орда. Бутылка пошла по рукам. Отхлебнув, Мастер протянулбутыль и мне — словно обозначая дружеский статус.

На вкус это была либо плохая водка,либо хорошо очищенный самогон. Но после резкого перехода из душной кабины,откуда до сих пор валил пар наших разгоряченных тел, в холодную снежную ночьНигредо — это был уместный напиток.

Хотя, если честно, чашка горячегочая порадовала бы меня куда больше…

Отхлебнув, я передал бутылку Лене.Та тоже сделала глоток — и вернула бутыль Орде.

— Ага! — глядя на Бледного Лиса,стоящего с заложенными за спину (и крепко связанными) руками, сказал тот. — Аблондинчик не удостоен?

— Нет, — твердо сказал Роман. — Оннас едва не сжег при подлете. Даже не спрашивай, как отбились… все равно неповеришь.

— Может, прокатим его до базы вкузове? — предложил татарин.

— Нам что, работники на шахты уже ненужны?

— И то верно, — пряча бутыль, сказалОрда. — Так, забирайтесь, живо!

— Помоги вначале контейнер вытащить,— сказал Мастер. — Там, в кабине.

У татарина округлились глаза.

— Чего? Серьезно? Вы привезли?

— Конечно. — Мастер пожал плечами. —Мы слов на ветер не бросаем.

— Ай, молодцы… — Орда хлопнул рукамипо бокам. — Ну и дела… Пошли… Мастер, а Костя-то где?

— Костя мертв, — сухо ответил Мастер.— Он тоже там… в корабле.

— Кто его? — В голосе Ордыпослышалось явное сочувствие. — Какая падла?

— Не заводись. Честная была дуэль.Костик сам виноват.

— Ты? — Орда сразу понял направлениеего мысли и ткнул в меня пальцем. — Ты Игоря шлепнул?

— Уймись, Анвар, это я егозастрелила, — пробормотала Лена.

— Ты меня откуда знаешь? —насторожился Орда. Всмотрелся в нее. — Ты… Ленка! Водила!

В его голосе послышаласьрастерянность. Видимо, их отношения были сложными. Не враждебными, а именносложными.

— Да, это я. Ну, что делать будем?

Орда махнул рукой:

— Ай, кто старое помянет… Иди втепло, мы принесем… все.

Кабина аэросаней оказалась наудивление просторной. Может быть, потому, что здесь царил минимализм военноготранспорта — одно лишь водительское кресло, похоже, снятое с какого-то корабляи снабженное привязными ремнями, выглядело прилично. Все остальное — сплошная кустарщина: холодные, некрашеные стальные стены;вмазанные в оконные проемы грубой, похожей на смолу замазкой, стекла; узкиелавочки из железных труб; висевший на стене решетчатый короб, в которомсветились раскаленные докрасна спирали калорифера.

Мы уселись позади — я, Ленка,Бледный Лис. Ленка поерзала, устраиваясь поудобнее, потом сказала:

— Задница — она сразу разницу чуетмежду сотворенным и сделанным…

— Это ты о чем?

— Корабли штампует Плюшка. И большуючасть вещей делает там же автоматика. Это все немного чужое, не всегда то, чтонужно, но удобное. А эти сани делали здесь. Из чего придется. Они, конечно, неочень комфортные, да и дизайнер рядом даже не ночевал. Но это то, что здесьнужно. Это сделано. Руками. Ты когда присмотришься, то сразу будешь понимать —где сотворенное, а где сделанное.

— Чего тут понимать, — буркнул нашпленник. — Сотворенное лучше.

— О да! — легко согласилась Лена. —Конечно! Вот только кондиционер в «Сильване» сразу сдох, когда мы тудавчетвером забрались. И так со всем — ты всегда знаешь, что можно изсотворенного выжать, а что нельзя. А то, что делают руками, всегда имеет запас.

— Ну и что с того? — спросил БледныйЛис.

— Хотя бы то, — усмехнулась Лена, —что некоторых самоуверенных сопляков в дорогих кораблях подбивают из ручногоплазмомета, высунув его в люк.

Парень промолчал, только обиженногозасопел.

Вряд ли наш путь длился дольшеполучаса. В кабине было темно, только несколько приборов тускло светились наприборной доске, да за спиной, в калорифере, багрово тлели спирали. Лучи светаот фар скользили по черному, искрящемуся снегу. Нас мотало из стороны в сторону— сразу стало ясно, зачем к стенам прикручены крепкие ременные петли.

Но несмотря на гул, тряску,подпекающий спину жар — и мерзнущие на стальном полу ноги, я ухитрилсязадремать. И проснулся от того, что шум стих, а сани неподвижны.

Оказывается, во сне я завалился наЛену и она все это время безропотно держала мою голову на коленях.

— Извини, — пробормотал я,выпрямляясь. — Это не было этим… как его… домогательством.

— Догадываюсь, — фыркнула Лена. —Храпящий мужчина может домогаться только до подушки.

— Я храпел? — поразился я. В моемпредставлении храп всегда был уделом толстяков и много пьющих.

— Пошли, — подтолкнула меня Лена. —Потом обсудим…

Из аэросаней уже вышли все, дажеБледного Лиса вывели и драгоценный контейнер выгрузили. Вышли и мы.

Сани стояли в пещере. Просторной — вней стояло три таких транспорта и место еще оставалось. К неровному каменномусводу были подвешены лампочки. Кабели шли прямо по стене, небрежно прихваченныестальными крюками. От внешнего мира пещеру отделяли раздвижныеметаллические ворота. Неплотные — в щели между створками задувал мелкий снежок.

— Просто тут у вас, — сказал я,оглядываясь. — Прямо база повстанцев на этом… как его… ну, в «Звездных войнах»…

— Хот, — сказал Роман, — Ледянуюпланету из пятого фильма называли Хот. Но у нас тут нет никаких снежныхмонстров и ездовых ящеров. Нигредо абсолютно безжизненна.