— Ври, да не завирайся, — поморщилсяПалыч.

— Она не врет, — сказал Мастер. —Она лично и сбила, из ручного плазмомета. Мы разгерметизировали кабину ивлепили в иллюминатор «Берсерка» заряд плазмы.

— Мать моя! — Палыч картинновытаращил глаза. — Зяма, если ты гонишь…

— Я же сто раз просил не звать меняЗямой! — внезапно сорвался Мастер. — Зиновий, если угодно!

— Ладно. — Палыч примиряюще поднялруки. — Извини. Сам знаешь, тебя так все за глаза… Кхм. Ладно, вот вам талонына выпивку…

— Им в комнату пусть принесут, —забирая талоны себе, сказал Мастер. — Не надо им сейчас в бар.

— Хозяин — барин. — Палыч пожалплечами. — Сделаем.

— Где наша комната-то? — спросилаЛена.

— А? Я не сказал? — Палыч сновазаглянул в свой список. — Второй поворот направо, четвертая дверь. Номердва-два-четыре. И поспешите, через четверть часа включится ночь. — Он ткнулпальцем в тускло светящийся потолочный шар.

— Спасибо. — Лена сгребла ключ икивнула мне. — Пошли, Катран! А то от нас уже потом разит за версту.

В некотором замешательстве япоследовал за ней. Способность Лены адаптироваться к любым ситуациям вызывалауважение и легкую зависть.

По «проспекту» мы прошли кпротивоположному краю пещеры — где и обнаружили душевую — тоже отгороженнуюневысокой стеночкой. Над стенкой вразнобой торчали трубы, выкрашенные в синий икрасный цвет.

— Дизайн а-ля «совок», —презрительно сказала Лена. — Я как-то в Харькове мылась в бане при танковомзаводе…

— Танковом?

— Ну, тракторном, танковом… неважно. Ага, вот и властелин воды.

Эту, очевидно ответственную,должность занимал старикан, напоминающий Палыча — только с ногами у него всебыло в порядке. Бдительно изучив наши талоны, он буркнул:

— Припозднились… сиди тут из-за вас…

— Мы только прилетели, — отрезалаЛена.

Старик словно бы даже не опознал внас чужаков. Покряхтывая, он провел нас в душевую — небольшое помещение, где уодной стены было пять душевых рожков, у другой почему-то шесть. Покряхтывая дедотпер большой железный ящик, выдал нам по большому сероватому полотенцу,один кусок мыла, флакон с жидкостью, очевидно, изображающей шампунь, и мятыйтюбик, о содержимом которого счел нужным сообщить:

— Крем от грибка. Как помоетесь,намажьте ноги… Какие рожки вам открыть?

— Где напор получше.

— Первый и второй, значит… — Дедизвлек из кармана гаечный ключ, открутил на двух красных и двух синих трубахвентили со снятыми головками. Потащился к выходу, прикрыл за собой дверь и ужеиз-за стены сказал: — Время пошло!

Лена стала расстегивать комбинезон.

— Так и будем мыться? — неловкоспросил я. — Может, по очереди?

— Катран, мы не в детском саду. Неваляй дурака, — выныривая из своего балахона, сказала Лена.

Собственно говоря… Я пожал плечами истал быстро раздеваться, искоса поглядывая на Лену.

Она была неожиданно загорелой.Причем загорала, очевидно, голышом. Солярии какие-нибудь, или есть планетыпогостеприимнее Нигредо?

— Вроде еще ничего, — окинув себяпридирчивым взглядом, сказала Лена. — А? Грудь не обвисла, попа не целлюлитная?

— Очень неплохо, — в тон ей ответиля. — Скажи, а что у вас считается приставанием?

Лена усмехнулась и, скомкав в рукетрусики и лифчик, стала откручивать краны.

— Ты лучше усвой, что у нассчитается предложением…

— Это я уже усвоил, — делая к нейшаг, сказал я. — И знаешь… дьявол!

Из душевой лейки хлынула чернаяжидкость.

Лена с визгом выскочила из струи.

За стенкой довольно захихикалдед-банщик.

— Да что ж такое! — глядя на черныйпоток, воскликнула Лена. — Она и впрямь черная!

— Не боись, не пачкается! — сообщилдед.

— А ты заткнись, жертва Альцгеймера!— выкрикнула Лена. — Предупреждать надо!

Дед захихикал еще радостнее.

— Давай мыться, делать нечего, —сказала Лена. Ее шаловливое настроение пропало — как и мое, когда я осознал,что каждый звук из душевой прекрасно слышен старику.

А может, и не только ему.

— Никаких условий для личной жизни,— намыливая голову, сказал я. — Черт, это что же такое, поленились перегородкиповыше сделать…

— Да уж, не Плюшка! — рассудительносказала Лена. — А мне плевать, если честно.

По примеру Лены я выстирал трусы ифутболку под струями черной воды. Времени хватило, мы даже смогли простопостоять под водой, изучающее разглядывая друг друга. Первой начала улыбатьсяЛена, потом я.

В конце концов, люди занимаютсясексом и прилюдно. Наверное, для этого надо быть слегка эксгибиционистом, но ввоенно-полевых условиях…

— Выключайте воду, время вышло! —крикнул из-за стены дед. — Через минуту зайду!

— Хрен тебе, а не стриптиз, старыйпакостник, — злорадно сказала Лена, быстро вытираясь. Я снова последовал еепримеру, вытерся и надел джинсы и рубашку на голое тело.

Провожаемые старательно маскируемымпод кашель хихиканьем, мы с Леной прошли мимо старика и довольно легко нашлиотведенную нам комнату.

Да, невелики были палаты. Кровать(широкая, тут Палыч не соврал), перед ней длинный и узкий стол. На столе —лампа в матовом белом абажуре и два подноса. На стене крючки для одежды ипустая полочка.

— Кошмар, — глядя на подносы,сказала Лена.

Еда выглядела странно.

Какой-то напиток в стеклянномстакане. Черный, разумеется. На тарелке — горка чего-то вроде картофельногопюре, багрово-черные помидорины, кусок черного, будто пережаренного досостояния угля, мяса. Хлеб — тоже черный, хотя по воздушности и пористости походил на белый. Суп — черный, с плавающей сверху черной жегренкой. Бутылка — очевидно, алкоголь. Тоже черный.

— Пищевой синтезатор используетместную воду, — сказала Лена вполголоса. — И, похоже, она при этом цвет неменяет.

— А я когда вербовался,иронизировал, могу ли стать негром, — вспомнил я. — А вдруг?

— Я тогда им кое-что откручу, —пригрозила Лена. — Ничего не имею против черной кожи, но мне моя дорога какпамять о мамочке…

Она подцепила вилкой кусокпомидорины, закрыла глаза и отправила в рот. Прожевала. Вынесла вердикт: