Ведьмак на секунду сильнее сжимает кулак – а затем резко отпускает и бьёт. Не сильно, но тело и так уже наполнено болью.

– Спасибо. Пять, – машинально выдыхает она.

Цепь резко ослабевает, и пленница оседает на колени.

– Тебе понравилась эта сделка? – спрашивает ведьмак.

– Да, господин, – другого ответа быть не может.

– У меня для тебя ещё одна, – произносит маг и снова достаёт из сумки склянку с итой. Подносит к лицу Рэны.

– Понимаешь? – спрашивает он.

Рэна понимает. Один глоток. Но этого хватит, чтобы порвать наручники. Больше она не будет медлить. Сразу рванётся к двери, а потом… Неважно, что будет потом.}

* * *

– Рэна! – Атэ не уверен, но, кажется, сам он начал кричать, ещё не проснувшись. Руки ищут худое тело, но вместо него лишь папка. Папка с именами карателей.

Атэ медленно осознаёт, где он.

– Рэна, – теперь уже тихий шёпот, а затем и вовсе про себя: {«Рэна»}.

Магесса не отвечает. И с чего бы ей услышать? Атэ всё-таки предал её. Он для этого и вернулся в город – чтобы её предать.

{«Рэна, Рэна, Рэна, } – повторяет он раз за разом. – {Ты слышишь меня, я знаю. Ты можешь ненавидеть меня. Но больше всего на свете я хочу сейчас быть рядом с тобой».}

Тихий всхлип в пустой комнате. Такого никогда не было – он всегда слышал только голос.

{«Рэна».}

Тишина. Она длится почти вечность. И наконец: «Говори».

И после паузы:

{«Я боюсь за глаза, проклятый ведьмак. Говори».}

{«Я узнаю, кто эти пятеро. Когда я вернусь, я сниму наручники и отдам их имена тебе».}

{«Зачем? Я не умею мстить».}

{«Тогда я убью их сам. Никто из тех, кто прикасался к тебе, не выживет. Даже Кален. Я доберусь до него. Я посажу его на цепь и подарю тебе».}

{«Ты лжёшь. Ты не сделаешь такой подарок, а я не приму». «Тогда проси всё, что хочешь. Я сделаю всё. Чего ты желаешь, моя госпожа?»}

Тишина, гулкая, как набат.

{«Я… желаю тебя. Чтобы только твои руки касались меня».}

{«Это плохая мысль, Рэна. Я делаю несчастными всех, кто рядом со мной. И потом, ты даже не видела моего лица».}

{«Вряд ли оно уродливей моего».}

{«Ты прекрасна. Даже теперь. Один взгляд на твоё тело сводит меня с ума».}

{«Ты лжёшь».}

{«Я сейчас не в состоянии лгать, Рэна. Я хочу к тебе».}

{«Тогда почему тебя здесь нет?»}

{«Я приеду. Клянусь. Ещё день и еще ночь. Я обниму тебя. Осыплю поцелуями твоё лицо. Я буду ласкать твоё тело, пока ты не утонешь в наслаждении – и клянусь, Рэна, не будет никакой боли. Только ты и я. Если ты позволишь мне».}

Тишина в ответ.

{«Рэна?..»}

Он напугал её?

{«Приезжай».}

Вздох облегчения – и ещё несколько слов:

{«Я жду тебя».}

В дверях Дворца правосудия Атэ столкнулся с Нэтом. Сказать, что тот был изумлен, значило не сказать ничего.

– Вы решили прийти пораньше, чтобы не опоздать? Но тогда почему вы, кэп, идете не туда, а оттуда?

Атэ поморщился. Утренняя бодрость юного ведьмака была для него мучительней зубной боли.

– Новости есть?

– Никаких, сэр.

Атэ кивнул, явно не услышав ответа. Нэт пожал плечами и вошел в здание. Атэ же побрел привычным маршрутом – в сторону конюшни, расположенной не в самой ратуше, а в паре кварталов от нее. Он сворачивал направо или налево и при этом не вкладывал в свои действия ни грана сознательности. Его мысли были заняты совсем другим.

Горящие глаза ведьмаков, окруживших его собственное, во сне так страшно изломанное тело, стояли перед глазами стража. Атэ уже ненавидел их. Не за Рэну. Не за десятки лет прошедшей войны. Он убил бы их всех только лишь за три ночи беспробудной боли, которую ему пришлось позаимствовать. Он чувствовал себя непривычно грязным просто от того, что видел эти сны. Он не мог смотреть в глаза Нэту и боялся представить голос мальчика в своей голове. Но Рэна ходила. Говорила. Жила.

Привычно срезая путь, Атэ свернул в глухой проулок, сделал несколько шагов и почувствовал, что он здесь не один. Он повернулся, и трое мужчин в кожаных жилетах поверх желтоватых рубашек и в плащах без герба преградили ему путь. Глаза их тускло отблескивали красным. Атэ присвистнул и слегка отступил назад. Инстинктивно стал нащупывать под рукавом конвертик с итой – и тут же вспомнил, что сменил рубашку еще вчера днем, перед походом к Артарию.

– Подсказать дорогу? – спросил он с напускной бодростью, сильно подозревая, что они-то как раз пришли по адресу.

– Говорят, ты забываешь друзей.

– Друзей помню, – сказал он, переставая отступать. – Вас – не очень.

– Всё просто, – сообщил тот, что стоял посередине, – нам нужно то, что ты украл у Кэла. Взамен ты уйдёшь живым.

Атэ будто ткнули ножом под ребро – он узнал этот голос. Там, в темноте камеры Рэны, он звучал также – с глухой издевкой. А остальные? Атэ ещё раз быстро изучил их лица, с привычной цепкостью задерживаясь на деталях – шрамы, форма ушей. Уверенности не было, но он был готов поставить не только оставленный дома конвертик, но и весь свой запас иты на то, что все трое были из числа мучителей Рэны.

– Что же, Кален и на этот раз не пришёл сам? И где еще один ваш приятель? Пятый? – спросил Атэ, и внутри его разлилось странное чувство, какого он не испытывал уже давно – будто перед ним был обрыв, а за спиной – огромные крылья. В голове образовалась звенящая пустота. Все – звуки, запахи, тени, мысли – стало четким до остроты.

Ведьмаки переглянулись. Вместо ответа один из них выбросил вперёд кисти, сложенные в знаке воды. Атэ улыбнулся. Он провёл ладонями в воздухе, будто скатывая огромный снежок, и запустил им перед собой. Плеть ведьмака прошла сквозь обжигающе горячий снаряд Атэ и рассыпалась копной искр у самого его лица. Зато огненный шар, запущенный им, взорвался за спинами нападавших, раскидывая тех в стороны. Улыбка не сходила с лица Атаниэля. Он поднял руку вверх, и раньше, чем кто-то из ведьмаков успел подняться, неба рванулся град ледяных осколков, прибивая к земле их горящие плащи и раскинутые руки, вонзаясь в тела.

Атэ плавно повернулся. Ему казалось, что время замедлило бег. Он не помнил, когда в последний раз ощущал такую свободу. Это было в сто раз лучше, чем самый чистый порошок.

Он просто поднял руку – и тела ведьмаков взлетели в воздух, ударяясь о стену. Конечно, эти трое пытались атаковать. Атэ видел цветные магические плети, летящие в него, но ведьмаки ничего не могли сделать. Ненависть, злость и ярость, которыми Атэ захлебывался совсем недавно, казалось, вытекли из него куда-то вниз, к самым ногам, и теперь могли лишь обжигающими волнами облизывать его щиколотки.